Партия свободных ребят

И вот наступила масленица. Веселое время, когда в деревнях блины едят, брагой запивают. И солнце в небе сияет, как блин. И снега белые оседают, тают, как сметана.

И дороги темнеют, маслятся, как подмазанные масленым помазком.

Шум, гомон на улицах. Допоздна не расходится народ.

Запрягают коней, сажают детвору, баб, девок в пестрых платках и катаются вперегонки по улицам. Колокольчики звенят, бубенчики гремят. Гармошки наигрывают.

Любуется на катающихся народ, допоздна не расходится.

А закатится красное солнце за белые снега, зажигают люди костры масленицу провожать.

Жгут соломенные чучела на перекрестках дорог. Выходят со смоляными факелами за околицу — «оттаивать» ее, соскучилась за зиму под сугробами, давно не отворялась околица.

И учительница везде с народом. Не отказывается, когда на блины позовут. Шутит, смеется, чудные слова говорит:

— А знаете, что мы с вами делаем, отправляя блин в рот? Пожираем солнце! Ведь блин — это древнеязыческий символ солнца. И славяне его пожирали, чтобы набраться к весне солнечных сил, а не просто так!

И вот однажды зазвали ее Алдохины. Блины у них замечательные. На пшенной каше с толоконной приправкой. И толсты и прозрачны, как кружево.

Такому блину душа радуется.

Ест учительница блины, а сама все в окошко поглядывает. И вдруг на улице шум, гам, вбегают в избу Гришка, Васька, Мишка с ревом:

— Батяня, тебя ребята жгут!

За ними соседка:

— Силан, тебя пионеры палят!!

Выскочил Силан из-за стола, как вихрем поднятый, подумал, что его сараи горят или его амбары подожгли.

Огляделся с крыльца и видит: впрягшись в сани, пионеры волокут его чучело. Обрядили соломенную фигуру пузатую, ну точь-в-точь, как он, усы, бороду из пакли приделали, нахлобучили старую шапку, подожгли и мчат по селу, к околице. Ветер пламя раздувает. Горит-чадит кулацкое чучело, народ смешит.

Хотел крикнуть Силан что-то грозное, а во рту блин непрожеванный застрял. Взревел он не своим голосом, как медведь на рогатине. Сорвался с крыльца и вдогонку за санками.

Разлетелись ребятишки в разные стороны, как воробьи от ястреба. А кулачина подбежал и давай огонь снегом закидывать. Топчет солому валенками. Хлещет чучело полами пиджака. Бьет под соломенные бока кулаками.

Сбежался народ:

— Смотри, кулак сам себя бьет!

— Гляди, Силан солому ломит!

Потеха, да и только.

Вернулся Силан домой, управившись со своим «портретом», сам не свой. Волосы дыбом, борода припалена, щеки красные, нос в саже. При виде такого родные дети не выдержали, фыркнули и покатились со смеху под лавки.

А учительница выскочила из-за стола, выбежала на улицу да и упала в снежный сугроб.

Все село хохотало, от мала до велика.

Долго потом вспоминали метелкинцы, как повеселили пионеры масленицу.

ТАЙНА СИНЕГО КЛУБКА

После проводов масленицы случилось в Метелкине еще одно событие, о котором много судачили. Умерла жившая у попа Акакия старая барыня. Та самая сумасшедшая старуха, которая только и делала, что вязала синюю варежку и, связав, снова распускала. И чуть что, хватала под мышку клубок синей шерсти и, спасая его, как драгоценность, убегала от людей подальше.

Посмеивались над старухой. Вот ведь до чего дошла.

А до революции какими богатствами владела. Что дом, что усадьба, что экипажи выездные, что рысаки племенные — всем на зависть. Поля ее — глазом не окинешь, леса ее — на коне не объедешь. Все жители вокруг на нее работали.

А сколько в доме золота, серебра! А сколько на самой бриллиантов: бывало, как наденет их да как явится в церковь, так народ и зажмурится от их ужасного блеска.

И вот все исчезло. Нажитое не своим трудом все прахом пошло. И осталась у барыни облезлая кошка да синих ниток клубок. И приютил ее поп Акакий из милости, помня ее старые подачки.

Ну, а может быть, еще надеялся, что сыновья ее вернутся либо дочери. Одна, по слухам, в Америку убежала и там нашла себе в мужья заграничного буржуя. Другая будто с царским генералом в Париж закатилась. А сыновья… Ну, про тех рассказывали, что порублены где-то в степях-пустынях красной конницей как бывшие гусары, служившие в белой гвардии.

Однако барыня верила почему-то, что любимый ее сынок Аполлинарий, бывший уездным предводителем дворянства, все-таки жив. И должен на родном пепелище объявиться.

И вот перед смертью старая барыня потребовала вдруг перо, бумагу и ясным, твердым почерком написала, что старого кота завещает попу Акакию, спицы для вязания — бывшей горничной Агаше, Данилкиной бабушке, а клубок синей шерсти — сыну своему Аполлинарию Андреевичу Крутолобову. Пусть сохранит клубок вышеназванная Агафья и передаст ему в собственные руки.

Вот над этим-то завещанием и посмеивались в селе все кумушки. Пошучивали и мужики. Да и пионеры шутили над Данилкой, который с важным видом принес своей бабушке Агафье клубок синей шерсти, недовязанную варежку и четыре железные спицы.

Вот так наследство от старой барыни за долгую службу!

Посмеялась и бабушка: «Зачем это хранить для барина клубок шерстяных ниток? Свяжу-ка я из них варежки учительнице в подарок, а то все бегает руки в рукава.