Партия свободных ребят

Гараська, «кожаный» барин, поклажа и сам хозяин — все очутилось в воде. Место здесь было неглубокое, взрослым всего по грудь, а Гараське — с головой. До берега совсем близко, но не доплыть, потянут на дно отцовские сапоги. Гараська сумел схватиться за борт и еще старался придержать хозяйские мешки, чтобы не унесло водой.

В это время Никифор ударил его веслом по пальцам.

Гараська успел схватиться за ворот Никифорова пиджака, а тот стал отталкивать своего батрачонка на глубину.

— Что ты делаешь, мерзавец? — закричал увидевший это Крутолобое. Мальчишка утонет!

— Если он не утонет, мы не выплывем! — прохрипел кулак, отцепляя посиневшие пальцы Гараськи.

— Негодяй, скотина! — завопил барин, хотел было помочь утопающему, но оступился и, попав на глубокое место, сам начал тонуть.

А Никифор Салин, управившись с батрачонком, от которого остался на воде один лишь картуз с лаковым козырьком, не только не пришел на помощь Крутолобову, но еще успел его подтолкнуть веслом подальше в водоворот.

С берега уже спешили на помощь рыбацкие челноки, большая почтарская лодка. Встревоженные люди кричали:

— Держись! Держись! Поможем!

Но как они ни торопились, спасти удалось одного лишь Никифора Салина. Крутолобое и Гараська утонули.

КУЛАЦКОЕ ПРИТВОРСТВО

— Ой, беда! Ой, горе-несчастье! — кричал, мечась по берегу, Никишка Салин. — Пустите меня, пустите! — и лез в воду, словно обезумевший.

— Все пропало! Деньги! Имущество!

Жена удерживала его, оттаскивая от воды, и вопила:

— Помогите, спасите, очумел мужик. Держите его, люди добрые!

Кулацкая родня бросилась ей на помощь, а тем временем рыбаки на двух лодках забрасывали сети, пытаясь выхватить из бурной стремнины разлива утонувших людей.

В одной лодке командовал незнакомый Салину человек в кожаной куртке, одна рука его в черной перчатке висела как неживая.

Отплевываясь, выливая воду из сапог, Никишка исподлобья взглядывал на рыбаков, стараясь угадать, что это за незнакомец, не комиссар ли какой? Откуда он взялся? Ему было нестерпимо любопытно, что произошло в селе этой ночью? Но он не мог спросить, он должен был изо всех сил притворяться, будто вне себя от несчастья.

— Пустите, легче и мне потонуть, чем горе такое! — кричал он, снова бежал к воде и, нарочно споткнувшись, падал в грязь на берегу.

В сети рыбаков попадались ящики, тюки, корзины и другие вещи из кулацкого имущества, а люди как канули в воду, так и остались где-то в глубине.

Растерзанного, всклокоченного, похожего на сумасшедшего Никишку Салина повели домой его родственники. А его жена, оставшись на берегу, все причитала:

— Спасите, помогите, люди добрые! Не жалко добра-товара, жалко мне сиротку Гараську! Не жалко денег-имущества, жалко мне живые душеньки! Ох!

Рыбаки зацепили за коряги и порвали одни сети, порвали вторые. Ни Гараськи, ни бывшего барина Крутолобова вытащить не удалось.

Пионеры, вместе с учительницей бывшие тут же, ушли вниз по течению и растянулись далеко по берегу, высматривая каждый кустик, каждую коряжку не выплывет ли где Гараська, не вынесет ли его бурным течением?

Никифор Салин, идучи по селу, все оглядывался на разлив, на рыбацкие лодки, на ребят, ушедших далеко по берегу, и вскрикивал:

— Ой, горе! Ой, бросьте меня в воду полую! Ой, легче утопиться мне!

А сам думал: «Вот ловко получилось. Никто не догадается, что я сам лодку завалил. Вода тайны не выдаст…

Утопленники промолчат…»

В душе его так и клокотала радость, когда он представлял себе, каким богатствам он теперь хозяин! Про могилу-то Родиона Кулюшкина теперь знают только они с Силантием Алдохиным, вдвоем… Вот бы и его утопить. Вот было бы счастье так счастье!

В глазах Никишки играли волчьи огоньки.

Проходя мимо пожарного сарая, Никифор увидел на месте его обгорелые столбы, изуродованную пожарную машину да груды углей.

Он чуть не подпрыгнул от радости — ага, значит, и тут наша взяла. И чуть было не спросил, сгорел ли трактор?

Но, продолжая притворяться, закричал:

— А это еще какое горе! Что это? Как это? Откуда напасть такая?!

Оглянулся и увидел на крыльце сельсовета толпу мужиков-комбедчиков, вооруженных чем попало.

Они вели связанного Силантия Алдохина.

Рядом с арестованным кулаком шел Иван Кочетков.

Голова его была забинтована, одежда порвана и опалена пожаром, глаза ввалились. Но он шагал, твердо держа в руках наган.

— Ты жив? Кочетков?! — вырвалось у Никишки.

— Пока жив твоими молитвами, — усмехнулся Кочетков, поигрывая наганом, — пошли в амбар, там ждут тебя все ваши дружки.

— Какие дружки, ничего я не знаю! — подскочил Никишка.

— Кривой не вывез! Трактор не тарарахнул! Вы нас не перехитрили!

При этих словах мужики-комбедчики расхохотались.

А Никишка Салин, опустив голову, заскрипел зубами, сжал кулаки, и вид у него стал такой яростный, что кто-то из комбедчиков крикнул:

— Накинуть на него кожаный мешок! Как на волка!

И, вскинув голову, Никифор увидел тот самый кожаный мешок, которым когда-то барский егерь Родион Кулюшккн ловил живьем лисят, медвежат, волчат, а потом, став бандитом, людей.