Последние двадцать-двадцать пять лет его жизни все, кому хоть что-то говорит имя Иоганн Себастьян Бах, знают его как кантора лейпцигской церкви Святого Фомы, говоря короче и по-немецки — Томаскирхе. Кантор — это «завмуз», ответственный за музыкальную часть, ничего романтичного в этой профессии нет. В его обязанности входит поставка ежегодного объема (причем очень значительного) церковной музыкальной продукции, разучивание кантат с музыкантами (состав музыкантов, естественно, все время меняется) и хором, где кроме взрослых певцов есть еще и вечно простуженные и сопливые мальчишки. Ну, само собой — игра на органе, это тоже его прямая обязанность, наряду с прочими. Бах регулярно пишет в магистрат склочные или, наоборот, заискивающие письма о том, что задерживают зарплату, много требуют от музыкантов, мало платят… И заметьте, он не получает на это никакого ответа. Очевидно, что по должности Бах далеко не «пуп земли». Сколько в Германии городов, сколько в них церквей? И в каждой кто-то тоже делает подобную работу.
Если бы кто-то завел Баху трудовую книжку, то предыдущие, долейпцигские, записи в ней — это капеллы очень мелких, провинциальных, даже «заштатных» германских князей. И там случаются перерывы в стаже, поскольку работодатели периодически отказываются от услуг Баха. Второе важное обстоятельство состоит в том, что, даже сидя на стабильном рабочем месте, Бах все время не оставляет попыток найти новую, более престижную работу, доказательство чему можно увидеть именно в списке его нетленных сочинений. И не одно…
Когда вы ищете работу, причем заранее уверены, что ищете ее не в первый и далеко не в последний раз, вы никогда не знаете, какие контакты и «завязки» вам для этого пригодятся.
В 1719 году Иоганн Себастьян Бах едет в командировку в Берлин. Это не рядовая, а особая, очень важная командировка, куда его снаряжали со всей серьезностью, поскольку он имеет от капеллы князя Анхальт-Кётенского Леопольда поручение — купить новый клавесин. Это был последний раз, когда в той, уже разваливающейся капелле выделялись деньги для расширения музыкального производства. Бах, естественно, со своим поручением справился. Новый хороший клавесин он проверил, обыграл и купил.
Этот маленький, на первый взгляд, незначительный сюжетный узелок, или «завязка», в принципе очень похож на то, как бывает в правильных советских фильмах: агроном периферийного колхоза встречается в столице с секретарем райкома, только не своего района, а соседнего, тоже периферийного. Кого же Бах встретил в Берлине? Среди многих — коллег, мастеров, посредников, партнеров — там был один важный персонаж, маркграф Бранденбургский Кристиан Людвиг. И через два года эта ниточка снова потянулась — в бранденбургскую маркграфскую капеллу, в марте 1721 года приходит пакет: ноты с сопроводительным письмом, которое изобилует всеми возможными верноподданническими, красивыми и скромными словами, причем составлен документ по-французски. А при нем шесть концертов для различных инструментов сочинения Иоганна Себастьяна Баха — то, что он обещал маркграфу в Берлине два года назад.
Это были Бранденбургские концерты — своеобразное заявление о приеме на работу, которое не имело никаких последствий: маркграф, получив ноты, Баха на работу не принял. И только через два года Баху удастся найти сколько-нибудь приличную, хотя тоже далеко не идеальную работу в Лейпциге — ту, по которой его теперь все знают. Однако и здесь необходимо сделать одно, последнее, уточнение. С назначением Баха на его лейпцигское место поиск работы не прекратился. Более того, процесс этот продолжался почти до самых последних лет баховской жизни и не зависел от того, какие результаты он давал.
А теперь отправимся во второй по величине и политической значимости город тогдашней (как, впрочем, и теперешней) Саксонии — тот самый Лейпциг.
Давно — и не нами — замечено, что строго соблюдает все ограничения и правила искусства только эпигон, а настоящий художник идет путем наименьшего сопротивления. А как звучит этот композиторский «путь наименьшего сопротивления»? Ответ имеется в баховских черновиках.