Партитуры тоже не горят

То, на чем держится известность Бетховена в 1813 году, – это очень мощная разовая акция, которая имела сверхъестественный резонанс. И дала Бетховену (как говорят теперь шоумены), такие «обороты раскрутки», на которых он уже с огромной скоростью смог «ввинтиться» прямо в будущее, в великие, в классики. Это была военная игрушка – милитаристская, патриотическая. И – как положено для такого рода акций – чрезвычайно актуальная. Она касалась событий, которые были буквально у всех на слуху. Дело в том, что четыре союзные державы, четыре империи – Пруссия, Австро-Венгрия, Великобритания и Россия – объединились, чтобы наконец свалить Французскую империю и наполеоновскую армию. И вот, по случаю выдающихся успехов союзной коалиции, успехов абсолютно реальных, очень громких и действительно бывших у всех на устах в тот момент, была «отгрохана» (именно отгрохана) следующая вещичка. Пятнадцатиминутная «патриотическая песнь» с громом битв и пушками, где две английские мелодии – Правь, Британия и Боже, храни королеву – героически побеждали сопротивлявшуюся им французскую – Мальбрук в поход собрался.

Получить зал Венского университета под эту акцию Бетховену было вовсе не так легко. Для этого понадобилось вмешательство некоей «волосатой руки», даже двух «волосатых рук». Во-первых, пришлось подключить самого высокооплачиваемого и при этом, честно говоря, одного из самых бестолковых бетховенских учеников, эрцгерцога Рудольфа (все-таки он наследник австрийского престола). А во-вторых – и его камергера (фамилия того была Швайгер, по-немецки «молчун», однако когда надо было, «молчун» все-таки рот открывал, и очень даже весомо). И вот 8 и 12 декабря 1813 года в том самом, с трудом полученном зале – историческая премьера, точнее, сразу две. Среди прочего исполнялись Седьмая симфония Бетховена и Победа Веллингтона, или Битва при Виттории.

Человек, который заказал Бетховену эту вещицу для своих сугубо практических целей, звался Иоганном Непомуком Мельцелем, и был он не кем иным, как музыкальным Кулибиным XIX века. Ему принадлежали фантастические изобретения (и по числу, и по смыслу фантастические), за которые он получал действительно гигантский доход, но еще больше недополучал, поскольку дела с охраной прав на такие вещи в XIX столетии обстояли довольно диким образом. У Мельцеля в Вене был целый музей, куда рвались толпы любопытных. Например, там выставлялось якобы его изобретение (хотя на самом деле изобретение принадлежало не ему, а барону фон Кемпелену) – автоматический игрок в шахматы. Однажды эта машина на полном серьезе даже обыграла императора Наполеона Бонапарта. Так вот, чтобы уже окончательно обыграть Наполеона и в музыке, Мельцель опять был незаменим. Но на самом деле, Бетховен и музыка вообще были нужны Мельцелю для того, чтобы обыграть – не обязательно Наполеона (Наполеон – это пустяки) – всю Вену.

Среди вещей, которые изобрел этот человек, был, например, музыкальный автомат, способный самостоятельно, без всякого вмешательства человека, исполнять все сигналы французской кавалерии: боевые, тревожные – какие хотите – по полному списку. Но это, в общем, тоже были пустяки, потому что главное изобретение Мельцеля называлось пангармонион. Оно представляло собой «шарманку», занимавшую полкомнаты и способную изображать звук сорока двух различных инструментов: от флейты и труб (гобоев, кларнетов, само собой) до всей ударной мощи оркестра – литавр, большого барабана и т. д. Вот эту «шарманку» Мельцель (за семь лет до истории с Бетховеном) продал в Париж, причем взял с французов фантастические деньги – шестьдесят тысяч тогдашних франков (сумму, сопоставимую с годовым бюджетом не самого бедного европейского двора). Однако его главная амбиция заключалась в том, чтобы еще на порядок дороже продать англичанам примерно такое же изделие – и выйти, таким образом, на рекорд!

Про англичан было известно, что собственной музыкальной индустрии у них нет. Они живут только за счет импорта и готовы платить за музыкальные диковинки, мягко говоря, не торгуясь. Вершиной коммерческой деятельности Мельцеля стала продажа англичанам за бешеную сумму в полмиллиона рублей(!) усовершенствованной версии музыкального автомата пангармонион. Эту сумму тогда же называли русские газеты, и надо еще учесть, что курс тогдашнего золотого рубля к фунту стерлингов был такой: девять или десять фунтов за один золотой рубль.