Партизан

Как только головная машина основной колонны дошла до западной границы рощи, командиры групп крутнули подрывные машинки, и целый рой ЛГМ вылетел из рощи. Танки, шедшие сзади, с ходу начали перестроение и открыли массированный огонь по роще, набирая ход и идя на прорыв по полю. С противоположной стороны вылетело не меньшее количество гранат, и все поле покрылось чадом от горящего бензина. В это время бабахнул наш «сюрпрайс», и по разведбату открыли плотный пулеметный и снайперский огонь, перемешанный с выстрелами из гранатометов. Днищевые мины тоже нашли свои цели. Более 80 танков и самоходок осталось на поле боя. Не успевшие войти в смертельный коридор машины пятились назад, откатываясь назад к Изюму.

Командиры групп доложились, и мы составили длинное РДО в адрес Ставки и «нашему хозяину», дабы не заболтали и не замотали. Из Москвы стало известно, что наступление на Харьков остановлено, войска Юго-Западного фронта начали отход и вышли, наконец, на связь с нами. Оказывается, такая возможность у них имелась. Но от Барвенково начала выдвижение еще одна колонна немцев в направлении Великой Камышевахи. Им всего двадцать километров, к нам никакая помощь уже не подоспеет.

Пропустив колонну в глубину минных постановок, нанесли одновременный удар всеми имеющимися минами, как летающими, так и МОНками. Больше у нас ничего не оставалось, боезапас был израсходован полностью, кроме гранат к гранатометам. Но коридор для отхода войск немцам закрыть не удалось. Части 3-й танковой дивизии немцев к позициям у Береки так и не подошли в тот день. Вечером пришел приказ батальону Осназ переправляться на левый берег Северского Донца, а Судоплатову и мне немедленно прибыть в Москву. Наши позиции начали занимать войска двух фронтов, отводимых с запада. Отвод наших войск больше устраивал немцев, поэтому они не шибко сильно на них давили, давая отойти на занимаемые ранее рубежи.

Встретившись с командиром 343-й стрелковой дивизии полковником Чувашовым и с начальником ее Особого отдела старшим лейтенантом ГБ Макаровым, договорились о приеме и отправке моих партизан. У них же даже документов с собой никаких не было, плюс одеты странно и пулеметы немецкие. В общем, на себе показал, как они выглядят, предъявили бумаги, что это дело на контроле Ставки. Чувашева и его, весьма потрепанную в боях за поселок Маяки, это под Славянском, дивизию, как резерв Юго-Западного фронта, вместе с 92-м тяжелым танковым батальоном на «КВ-1» и «Матильдах», бросили ликвидировать прорыв 1-й танковой армии генерала Клейста. Но им не удалось даже Изюм удержать. Вместо того чтобы укреплять позиции и углублять линию обороны на танкоопасном направлении, всю зиму, весну и до середины мая командующий направлением требовал взять Славянск, через Северский Донец, и ликвидировать плацдарм немцев под Маяками. Затем нас посадили, лично меня – уложили, в У-2 и вывезли на аэродром в Миллерово. Оттуда, вместе с группой товарищей, включающей в свой состав будущего знатного кукурузовода всей страны и члена Ставки маршала Тимошенко, вылетели в Москву. Мы оба к этому времени сняли «лешаки» и совершенно не отличались по форме одежды от остального состава группы, сопровождающих командующего направлением и фронтом и члена военных Советов. Почти у всех на рукаве красовался щит и меч, кроме двух молоденьких военврачих. Сели в самолет мы последними, член военного Совета сидел по другую сторону от командующего, а самолет был не штабной, а чисто транспортный, с боковыми сиденьями. Бросилось в глаза нервное выражение лиц и отсутствие поясных ремней у военврачих, а также пустые кобуры пистолетов у обоих «начальников». Но они не были арестованы, их «доставляли». По всей видимости, Сталину не понравилось, что ему «вешали лапшу на уши» и «подставили по полной программе». Что будет с нашими замечательными артиллеристами, мне и думать не хотелось. Еще в воздухе мне передали РДО на мое имя от Чувашева, что первые самолеты с личным составом батальона вылетели следом за нами. Ну, хоть в этом не подвели. На Центральном нас ждала машина Судоплатова, на которой мы приехали на Лубянку, где в достаточно мягкой форме свое неудовольствие нашим партизанством высказал генеральный комиссар госбезопасности.

– Вы не могли бы подсказать мне: за каким чертом два ответственных работника наркомата одновременно нарушают приказы руководства оставаться в Москве? До каких пор вы, товарищ Соколов, будете партизанить? Это не Гродно! Это – Москва! Вам поручено создание нового оружия, а вы, как мальчишка, бросаетесь командовать батальоном.

– Оружие я уже создал, и все, что знал и имел, передал в ГАУ. Моих людей не снабдили даже документами, хорошо еще, что в том месте, где мы высадились, даже воинских частей не оказалось, кроме склада ГАУ, с руководством которого мы связывались из Москвы. У меня хотя бы удостоверение личности имелось.

– Что скажете, товарищ Судоплатов?