Партизан и все-все-все

– Да я так, – застеснялся партизан, – я только узнать хотел… Если нет никаких эстетических принципов – то, значит, и не надо… я понимаю…

И от смущения задергал пятками и опрокинул последний флакон спирта.

«Если есть что-то на этой земле благородное и наполненное… чем? ну, скажем, божественным, если есть какие-то ВЫСШИЕ вещи… наполненные… ну да, божественным, то зачем – так бездарно растрачивать эти вещи? Зачем я живу на этом свете, если я последнее возвышенное – могу опрокинуть, дрыгнув пяткой? Даже если – от смущения и священного трепета?»

И так эта мысль стала тяжела партизану, что он утратил все свои порывы и закачался от горя…

Бог тоже загрустил.

– Надо сгонять в аптеку № 42, там спирт всегда есть. Полетели? А по дороге будем размышлять о возвышенном – я всегда так делаю по дороге в аптеку № 42…

Рванулся партизан ввысь, замахал руками, но зацепился капюшоном за тур, в который туристы записки складывают. А Бог рассмеялся игриво и улетел. Только крикнул откуда-то сверху: «Догоняй!» да божественными ягодицами сверкнул…

«Как я тебя догоню», – подумал партизан, – «я столько не выпил… Лучше здесь на туре останусь висеть и думать о возвышенном…»

* * *

Висит партизан на перевале, думает. Мимо проходят туристы – смотрят с открытыми ртами. Иногда кто-нибудь храбрый подходит: «Может, снять вас отсюда?» А партизан грустно-грустно отвечает: «Иди ты на… Не видишь, я о возвышенном думаю?» И туристы уходят. Потом темнеет. Приходят кони. Топчутся вокруг, фыркают, косят глазом. Самый храбрый спрашивает: «Может, тебя еще куда отвезти размышлять о возвышенном?»

Приходят туристы на следующий перевал, а там опять зацепившийся партизан висит. Самый умный спрашивает:

– А что вы здесь, собственно говоря, делаете?

– А я здесь так, шляюсь…

А когда туристы ушли, партизан достал из тура портрет Че Гевары, пририсовал ему фиолетовым карандашом усы, берет раскрасил в розовый горошек и пошел шляться дальше.

Ночь

Партизану приснилось, что он живет в бутылке Клейна. Она была из очень прочного стекла, а горлышко открывалось в черную дыру. В нее оказалось удобно швырять окурки и пустые бутылки, а стекло было очень прозрачным. Разговаривать оно не мешало. А когда кто-то подходил слишком близко, партизан отбегал в центр, и, сидя на краю черной дыры, скалил зубы. Иногда партизан боялся, что отбежит слишком далеко или выкурит слишком много травы и свалится внутрь. Тогда он вставал на четвереньки и пытался рассмотреть, что там – в черной дыре? Но быстро пугался и отскакивал.

Бывало и так, что партизан сам бросался навстречу какому-нибудь человеку, но рано или поздно врезался в стекло головой. Это было очень больно, и он снова полз к черной дыре и сидел на самом краю, болтая ногами, смеясь и незаметно почесывая шишки.

* * *

И проснувшись, партизан сказал братьям:

– У нашей фляги есть дно, и Джим давно мертв, а цветы вянут, когда их срывают, чтобы подарить. И это правильно – так и должно быть, все должно быть печально – но любви в этом мире тоже нет…

– Мы тебя любим, партизан.

– Я вам не верю.

– Ты говорил, что любишь нас.

– Я наврал.

«Как будто кто-то укусил за душу, – подумал партизан, – вцепился зубами в душу – и понимаешь, что отогнать этого кого-то – невозможно, потому что этот кто-то – это ты… Почему так больно? Как будто – ударился обо что-то невидимое, но твердое. Я сам построил эту стеклянную стену – но почему я сам – не могу разрушить ее?»

– Мне больно, – сказал партизан.

– Хватит хныкать, – ответил Умный брат. Буйный брат подставил партизану подножку, потрепал по голове и вышел в окно. А Задумчивый брат залез под кровать и загрустил…

Партизан потер шишку, вышел из избушки и засмеялся.

– Вот видишь, а ты говорил – больно, – сказал Умный брат, проходя мимо.

– Я притворялся, – ответил партизан, – ни капельки ни больно.

Потом партизан взял краски, нарисовал вокруг ссадины розовые и желтые цветочки и пошел гулять. И все говорили: «Смотрите, какой веселый партизан!»

* * *

А когда партизан вернулся, он увидел, что братья – далеко, как будто он смотрит на них в перевернутый бинокль.

– Почему вы так далеко? – спросил партизан.

– Мы рядом, – удивленно ответил Умный брат.

– Зачем вы ушли от меня?

– Мы не уходили, вот они мы, – улыбнулся Буйный брат.

– А может, это я от вас ушел?

Задумчивый брат кивнул и отвернулся.

– Как смешно, что вы так далеко, – сказал партизан, – мне до слез смешно… – он взял из рук Буйного брата карабин, выстрелил себе в сердце и ушел на перевал.

И когда он поднялся на перевал, Бог уже допивал спирт.

– Почему братья ушли от меня? – спросил партизан.

– Ты смеялся над ними, и они ушли, – ответил Бог, – ты боялся их – и ушел сам… Не приставай ко мне с глупыми вопросами – видишь, спирт кончается, а до аптеки № 42 далеко… Не лезь ко мне со своей глупой тоской, не трахай мне мозги – я выше этого. Лучше подумай о чем-нибудь божественном – тебе станет легче.

И улетел, не крикнув «Догоняй!», даже не сверкнув ничем на прощание.