— Ну, это не беда. — В глазах женщины промелькнула решительность. — Беги, сынок, в сарай, выводи гнедого! — И ко мне: — Раздобыл и конька себе, собираясь в отряд…
Николай мигом вывел под уздцы коня. Винтовка, аккуратно протертая, перекинута через плечо, вместо седла — мешок с буханкой хлеба, шматком сала да со сменой белья и рубахой. Что еще надо партизану?
— Товарищ комиссар! Ежели что — посеять, убрать, дров подвезти, — не откажи уж, пришли коня!
— Что за вопрос? Дайте только знать — сын подъедет и поможет!
Разлука всегда нелегка. А особенно теперь, когда впереди — неведомое, страшное… Когда еще доведется свидеться? Да и доведется ли?
— Удачи тебе, Коленька! — обняла мать сына. — Не забывай, родной.
И она снова заплакала… Пойми их, матерей: упрашивала взять сына в партизаны с плачем, расстается с ним — и опять слезы. Видно, так уж у славян издревле ведется: пусть и радостное расставание, а материнской слезой окропить его надо. А сыновья уходят. Уходят, чтобы стать мужчинами.
Так Николай Дубинчик стал партизаном. Вслед за ним, в тот же день, едва дождавшись окончания митинга, ушли в отряд и остальные ребята-односельчане.
Новое пополнение отряда оказалось боевым: через месяц новички (так называли парней бывалые партизаны) уже на равных со всеми принимали участие в тяжелых и долгих походах, в опасных и трудных операциях, мужественно и стойко перекосили все тяготы суровой военной жизни. Не подкачал и Коля Дубинчик. Вскоре, убедившись в том, что из него действительно получается находчивый и решительный боец, не унывающий и рассудительный при любых обстоятельствах, я стал ездить по деревням южнее Осиповичей только с ним.
А через несколько месяцев Коля от имени матери попросил взять в отряд и его младшую сестру Лиду, беленькую, стройную, боевую дивчину. К тому времени мы уже знали о том, что у Екатерины Климовны Дубинчик есть свои, особые счеты с фашистами: незадолго до этого в деревне от рук оккупантов погиб ее второй сын — Федор.
— Отомстите за все, за беды, за горе народное, — напутствовала она своих детей. — За Федю отомстите!..
Попав в отряд, Лида вместе с другими девушками участвовала во многих боях, в тяжелых походах. В бою под Протасами ей доверили станковый пулемет: точным и метким огнем она прикрывала партизанские цепи. Осенью сорок третьего после тяжелого ранения Лиду отправили за линию фронта, в Москву. Долго, нестерпимо долго тянулись дни в госпитале. А девушка жила лишь одной мыслью: как можно быстрее вернуться в боевой строй. И она добилась своего: едва дождавшись выздоровления, ушла в действующую армию. Суровая закалка партизанской жизни, конечно же, очень пригодилась ей на фронте, а прощальное напутствие матери всегда удесятеряло ее силы в суровой борьбе с фашизмом.
Осенью 1942 года наш отряд, выполняя решение подпольного обкома партии, перешел в Житковичский район для проведения диверсий на железнодорожной магистрали Брест — Гомель. Но и оттуда продолжали мы поддерживать связь с населением деревень в междуречье Березины и Птичи, в районах Бобруйска, Осиповичей и Старых Дорог, где совсем недавно вели бои с оккупантами. Сюда нередко наведывались партизанские группы нашего отряда, добывая разведданные о передвижении войск по железным и шоссейным дорогам, проводя диверсии на коммуникациях врага.
В один из ноябрьских дней командование предложило мне с группой бойцов, среди которых был и Николай Семенчук, отправиться в нашу старую зону, в Осиповичский район.
— Давайте навестим батю? — предложил мне Николай.
— Что ж, Парщаха рядом. Навестим!
Антон Викентьевич, несказанно обрадованный нашим появлением, подробно познакомил нас с обстановкой в районе. Новостей было немало, однако одна из них заслуживала особого внимания. Как оказалось, на днях из соседней деревни Тарасовичи приходила в Парщаху большая группа молодежи.
— Вас искали, — пояснил Семенчук. — Рвутся в бой ребята!
— Обязательно зайдем туда, — пообещал я.
В Тарасовичи мы пришли уже во второй половине дня. Узнав об этом, вся деревня, от мала до велика, высыпала на улицу.
— Партизаны идут! — слышались отовсюду возбужденные голоса. — Собрание скоро будет!
Буквально через несколько минут просторный, рубленый пятистенок, самый большой и вместительный в деревне, оказался заполненным до предела. Те, кому не хватило места внутри, толпились в дверях и у распахнутых настежь окон — настолько велико было желание людей узнать о положении на фронте, в советском тылу, о боевых действиях партизан.