Партизанская быль

Ждать нельзя. На нашей стороне, в Погорельских и Тополевских лесах, все села заняты немцами. В Погорельцах начальник полиции — старый наш враг, бывший бандит Ткаченко. Он скрывался от советского правосудия в этих местах, знает каждую тропку. От ищет, чем выслужиться перед оккупантами, может навести по нашему следу карателей. А нам здесь бои пока ни к чему, есть более серьезное задание.

Искать другой переправы? Проводник говорит вполне уверенно, что лучшего места ближе чем в пятидесяти километрах не найдем.

Возвращаться назад, в соединение? Но я же только получил приказ выйти оттуда! И — здравствуйте — явился! Прошу мол прощения, товарищ Попудренко, Николай Никитич: задание выполнить не могу. Конечно, сказать можно иначе. Упомянуть про неодолимые препятствия, стихию паводка и все такое прочее. Но смысл получится тот же; никого тут не обманешь, да и зачем мне обман!

А все-таки как быть? Как поступил в прошлом году Федоров, когда мы весной выходили из блокады и перед нами лежала разлившаяся Сновь? Тогда, правда, сошел уже лед, но разлив был много шире. А позже, вырываясь из Рейментаровских лесов, какое мы перешли болото! Люди тогда говорили, что по нему заяц не пробежит, лиса не пройдет! А мы перешли и никого не потеряли. Командир тогда уверенно дал приказ, сказал, что другого пути у нас нет.

Правда, — соображал я, — надо учесть авторитет Федорова, его привычку руководить людьми, отвечать за них. Но ведь и он с этой привычкой не родился, авторитет к нему не сам пришел. Форсировали по его приказу трудные места такие же люди.

Вот так стою и размышляю, и мучаюсь, никак не могу открыть рта, чтобы дать команду на переправу. Наконец, когда я решился, дал, несколько новичков стали возражать:

— Лучше погибнуть в бою, чем так зря пропасть!.. — услышал я разговор. Не успел я призвать их к партизанскому порядку, как вдруг вмешивается Вася Коробко. Парнишка он был исключительно спокойный и, несмотря на свою молодость, имел многие качества выдержанного старого партизана. Даже когда Вася проявлял отчаянную храбрость, он делал это без горячности и возбуждения и никогда сам не видел в своих поступках ничего особенного.

— Верно, еще не знаете, как партизаны воюют?

— Мы вам сейчас расскажем. — дополнил Васины слова другой комсомолец — Николай Крез.

Я не стал слушать их разговора, подошел к самому берегу и тихо приказал: «Коммунисты, вперед!» Тотчас разделись, готовясь войти в воду, Василий Гулак и Саша Егоров. За ними другие. На берегу уже лежали собранные ими и связанные лозой и вожжами жерди.

Вот Гулак, стоя на краю плотины, набросил ремень на ближайший свайный столб, верхом на связанных жердях подтянулся к нему. Ребята стали перебрасывать ему новые жерди.

За Гулаком полезли на сваи другие ребята. Они вязали жерди над обдающим их ледяными брызгами водоворотом. Глыбы льда лезли на них — они отталкивали их ногами. Льдины будто сознательно объединяли силы — громоздились одна на другую и разрушали непрочный труд добровольных саперов. Вода уносила жерди, но с берега подбрасывали все новые, и скоро пять столбов оказались соединенными тонкими, казалось, очень ненадежными переходами, вернее перелазами. На них и начали класть принесенные с хутора доски, ворота.

Грохот падающей воды и льда заглушал шум нашей работы. К утру над водопадом протянулась переправа. Когда люди двинулись по ней, она задрожала, как натянутая струна. Я поставил на каждом берегу по четыре человека, дал им связанные вожжи, они их держали на случай разрыва переправы.

Наконец я облегченно вздохнул. Все мои люди на той стороне. Но это только половина дела. С лошадьми беда: не идут в воду.

Поскольку наш мосток хорошо показал себя, мы перетащили по нему и грузы. А коней никто не мог заставить пуститься вплавь. Какой ты ни есть командир — скотине до тебя дела нет. Она не слушается, хоть плачь. А тем временем из села, где стоит гарнизон полицаев, уже понеслись звуки утренней побудки. Вот и делай что хочешь. Оставить отряд без лошадей нельзя.

Одна серая молодая кобылка оказалась по смелее других — пустилась вплавь. На середине реки льдина сбила её, и животное сгинуло в быстром потоке. Получилось, что не зря кони боялись: чуяли, что с паводком им не справиться.

Я приказал тащить их к переправе. Не идут. Не желают вступать на трясущийся мосток, пятятся; две чуть не свалились с насыпи в воду. И тут мне пришло в голову, как избавить лошадей от страха. Мы быстро собрали все лишнее из одежды, поснимали даже куртки, использовали мешки, одеяла и намотали все животным на головы. И ничего, — пошли. Только один мерин так артачился, что свалился с настила — и был таков.

Мы победили бурные воды Ревно. И когда колонна уже двинулась дальше, напряженное состояние, в котором я все время находился, спало. Я почувствовал себя таким разбитым, будто все эти люди и кони прошли по мне. Голова болела, все тело ломило, промокшая одежда стала холодной и тяжелой. Что за черт? Уж не захворал ли так некстати?.. Подумал и засмеялся. Понял: все это от переживаний. Бывал я в переходах и более трудных, но рядовым.