Семью Раи определили в семейный лагерь, а она сама, пока училась владеть винтовкой и автоматом, работала на кухне. Здесь она познакомилась с Марией Сенько. Мария тяжело переживала гибель братьев, но никто не видел ее плачущей. С осунувшимся лицом, впавшими глазами, она упорно работала.
Мы рассказали Рае про горе Марии и попросили отнестись к ней с особым участием. Девушки скоро узнали друг друга ближе и крепко подружились.
Дня через два нам сообщили, что все поляки-монтажники живы и находятся в соседнем с нами партизанском отряде.
8
На следующий день рано утром в лагерь прибыл Константин Мурашко. После диверсии на аэродроме прошло три недели, и это время он не сидел без дела.
Рая Врублевская — член его подпольной группы — работала на военном складе, расположенном в Козыреве. Этот склад снабжал армию и воздушный флот радиоаппаратурой. Мурашко дал задание: при отправке аппаратуры на фронт вытаскивать паспорта.
— Я думаю, что это неплохие документы, — сказал Мурашко и передал их мне. Из другого кармана Константин достал пачку приказов и заметок.
— Откуда это?
— У пьяных эсэсовцев Рая Врублевская вынимает из карманов, — пояснил Мурашко.
Документы оказались ценными. Среди них были и такие, которые пополняли наши представления о методах борьбы оккупантов с партизанами и подпольщиками.
— Передай Врублевской благодарность от имени подпольного горкома партии. Пусть дальше так же работает, — сказал я Мурашко.
— Наметили мы с Раей, — продолжал Мурашко, — еще одно дело, правда, рискованное. Гитлеровцам на фронтах туго приходится, и вот они отправили на восток с аэродрома зенитную команду, а вместо нее поставили словаков. Рая Врублевская уже встречалась с ними и разговаривала, рассказывала про партизан. Словаки не желают воевать за фашизм, хотят перейти к партизанам… Мы обещали им устроить это.
Я задумался, молчал и Лещеня.
— Да, дело здесь рискованное, — через некоторое время проговорил Лещеня. — Может быть, эти словаки и на самом деле честные люди, а может, и провокация СД. Организовать предварительную встречу можно?
— Постараюсь. Они обещали прислать офицера, — ответил Мурашко.
— Встретимся. Для прикрытия выделим группу партизан, — добавил я.
— Этого не нужно, — запротестовал Мурашко. — Они сочтут это за недоверие к ним.
Мы согласились. Снабдили Мурашко пистолетом, гранатами, подпольной литературой, и он вышел обратно в Сеницу.
Спустя три дня, в последних числах октября 1943 года, он вернулся с двенадцатью словаками.
— Рудольф Заяц, — представился мне стройный, чуть выше среднего роста брюнет. Это был словацкий офицер. Он довольно хорошо говорил по-русски.
Рядом с ним стоял другой словак, блондин, могучего телосложения, такой же большой, как наш Карл Антонович.
— Ян Новак. Были отколоты от вас, а теперь товарищи… — попытался по-русски сказать он, но, сбившись, схватил мою руку и, улыбаясь, крепко сжал ее.
Познакомились со Штефаном Росьяром, Ёзефом Качалкой, Яном Голасом и остальными. Словаки были вооружены автоматами и пистолетами. На двух грузовых автомашинах они привезли пятьдесят тысяч патронов.
Партизаны приняли чехословацких товарищей как родных братьев.
Рудольф отозвал меня в сторону и, волнуясь, сказал:
— Хотели было вывести весь дивизион, но нашелся предатель, поэтому прибыл только расчет одной батареи. Только вы не подумайте, что другие словаки — ваши враги, — торопливо добавил он. — Мы на своей спине узнали, что такое фашизм, и давно хотели уйти к партизанам. Перейдут к вам и остальные… А теперь будем вместе бить гитлеровцев, — твердо закончил он.
— Будем, — подтвердил я и крепко пожал ему руку.
На другой день по указанию горкома партии Машков вместе с Рудольфом написали воззвание к солдатам словацкого дивизиона. Отпечатанные воззвания Мурашко отнес в город. Через Врублевскую их распространили среди солдат. Однако немцы после перехода к партизанам батарейного расчета увезли куда-то остальных словаков.
Из Озеричино вернулся Чернов и принес почту, свежие номера националистических газет «Раніца» и «Беларуская газета». Между газетами я нашел конверт. На нем было написано «Рудольфу Зайцу».
— Откуда это? — спросил я Чернова.
— Хадыка сказал, что кто-то ему в деревне передал, — несколько удивленно ответил Чернов и вышел из землянки.
Я осторожно раскрыл конверт. Внутри была маленькая записка.
— Что там? — спросил Лещеня. Я прочел вслух:
— «Господин Рудольф!
Уже прошло немало времени, как вы устроились у партизан.
Мы думаем, что вы умный человек и успели заслужить у них доверие. Советуем действовать, пока вас не разоблачили. Быстро уничтожайте штаб отряда и возвращайтесь обратно. С.».
— Скорее всего провокация, но проверить нужно, — сказал я.
Лещеня взял у меня письмо, внимательно осмотрел его и улыбнулся:
— Выдумка СД. — Он бросил бумажку на стол.
Я все же решил устроить маленькое испытание словакам. Вложил записку в другой конверт, аккуратно заклеил и, позвав Чернова, велел ему отдать письмо Рудольфу.
Спустя некоторое время в землянку вошел побледневший Рудольф. Он осмотрелся и, видя, что мы с Лещеней одни, проговорил: