Партизанская хроника

— Карл Антонович, надо мной все смеются, апостолом называют. Нельзя ли из вашего белья как-нибудь сшить настоящий маскхалат.

— Это можно. В доме, где я остановился, есть швейная машина, приходи, попросим хозяйку, — пообещал Добрицгофер.

Помывшись, все сменили белье, только Добрицгофер стал надевать старое, предварительно прожарив его. Увидев это, Сорин бросился к нему:

— Карл Антонович, мне больше маскхалат не нужен… Снег тает… Я попрошу хозяйку выстирать белье, и вы переоденетесь.

Карл Антонович, смеясь, отказался.

После бани все повеселели. Хотелось хоть на минутку забыть, что находимся в тылу врага.

Незаметно прошел день. Вечером, собравшись в просторной избе, партизаны пели боевые песни, а также недавно родившиеся партизанские. Жители пришли послушать нас. Для них приход советских бойцов стал праздником. Янковский и Иванов с увлечением пели вместе с нами:

…Впереди дороги,
Бури и тревоги.
У бойца на сердце
Спрятано письмо.
Лучше смерть на поле,
Чем позор в неволе;
Лучше злая пуля,
Чем раба клеймо…

Я тихонько сказал Янковскому:

— Вижу, население любит вас. И радостно смотреть, что вы поете наши песни. Но помните: не с каждым можно быть откровенным.

— Здешние друг друга не выдадут, — с гордостью ответил он.

И оказался прав. В июне 1942 года немцы повесили Янковского, но не из-за предательства: он открыто содействовал побегу пленных, которых вели через село. А Виктор Иванов успел уйти в партизаны.

Поздно вечером нас ждали запряженные в сани добрые кони. Лыжи и маскхалаты роздали крестьянам, только Сорин свой чисто выстиранный «маскхалат» отдал Добрицгоферу.

Ехали быстро. В пяти километрах от деревни отпустили подводчиков. Ноги, привыкшие к ходьбе на лыжах, непроизвольно пытались скользить. Хорошо отдохнувшие партизаны, не чувствуя тяжелой ноши за спиной, быстро шагали по дорогам. Благополучно миновав Сергучевский канал, к утру подошли к Березине. Лед еще стоял, но его поверхность уже залита водой. Идти по льду опасно. Я и радист Глушков взяли большие палки и стали переходить реку. Ноги ныли от холодной воды. У середины реки мы услышали голос Лунькова:

— Вернитесь, нашли другой способ!

Убедившись, что по льду перейти не удастся, мы возвратились.

Обогнув заросший кустарником бугор, мы увидели остов сожженного моста, а на противоположном берегу большое село. Решили переправляться по мосту, положив доски через пролеты. Одна группа переправляется, другая прикрывает подход. За двадцать минут переход Березины был закончен.

Чтобы быстрее попасть в лес, я приказал разведке идти по окраине деревни Броды, расположенной в трехстах метрах от моста. Петухи в ней неугомонно голосили.

Вдруг из деревни навстречу партизанам выбежал шустрый мальчуган в рваной одежонке; взлохмаченные волосы прикрывала помятая фуражка с расколотым надвое козырьком. Я спросил у него, есть ли в деревне немцы. Мальчик отвечал, что фашистов там нет, но мялся и что-то бормотал о двух вооруженных мужчинах со звездочками на шапках.

Мы направились в деревню. Шедшие впереди Меньшиков и Назаров услышали окрик «Стой!» и залегли.

— Выходи один на линию огня! — послышалось с опушки леса.

Вышел Меньшиков. Начались переговоры, во время которых выяснилось, что это партизаны из группы лейтенанта Сергея Долганова, действовавшей в лесах этого района.

И вот перед нами стоят «двое со звездочками на шапках». Это партийный работник Ясюченя Тимофей Васильевич и боец Григорий Лозабеев. Они возвращались с задания. Ясюченя пригласил нас к себе, и мы двинулись в лагерь Долганова, находившийся в лесах Бегомльского района.

Шли по топким, труднопроходимым березинским болотам. После восемнадцати километров пути, вконец измученные, выбрались на поляну. Невдалеке показалась маленькая деревушка Уборок. Предвидя близкий отдых, бойцы подтянулись. Шаг стал бодрее, головы поднялись.

— Оккупантов в деревне нет? — спросил я у Лозабеева.

— В эту деревню они боятся заходить, — уверенно ответил тот.

— Противник может оказаться там, где его меньше всего ожидаешь, — возразил я и выслал разведчиков.

Подойдя к деревне, они дали сигнал: «Немцы!» Партизаны возвратились к опушке леса и залегли прямо в воду, готовясь к бою.

Я посмотрел в бинокль: на рукавах фашистов были ясно видны эмблемы.

— По-видимому, карательный отряд, — сказал я лежавшему рядом комиссару.

— Всыплем, — спокойно ответил он.

Заметив партизан и полагая, что они, как обычно плохо вооружены, каратели бросились в атаку. Впереди, размахивая руками, бежал длинноногий эсэсовец. Я взглянул на партизан. Их лица были серьезны и сосредоточенны. Отдал команду:

— Без приказания огня не открывать и не отходить.

Каратели были уже настолько близко, что под железными касками можно было различить их лица.

— Бандит, сдавайса! — крикнул немецкий офицер.