Мы подсчитали наши силы в северной зоне Минской области. Оказалось более трех с половиной тысяч партизан. Они уже наводили ужас на оккупантов. Однако еще не все отряды были хорошо организованы. Одни наносили чувствительные удары врагу, другие только вступали в борьбу. Но всем им не хватало опыта и оружия.
Члены партизанского Военного совета выслушали сообщения делегатов о нуждах отрядов. Делегаты в большинстве своем были помощниками командиров или руководителями диверсионных групп, поэтому хорошо знали, чего не хватает в отрядах.
В день прихода делегатов нами был принят четвертый самолет из Москвы.
Начальник штаба отряда Луньков выдал каждой делегации по двадцать пять килограммов тола и патроны, Морозкин снабдил литературой. Здесь были свежие номера «Правды», «Красной звезды», «Комсомольской правды», книги о героических подвигах советских воинов на фронте. И надо было видеть, как осторожно и бережно делегаты укладывали литературу в вещевые мешки.
Константин Сермяжко жадно смотрел на оставшуюся литературу.
— Дайте еще, — не вытерпев, попросил он, — нам она дороже хлеба.
— И так много набрали, не донесете, — возразил комиссар.
— Я скорее соглашусь оставить часть патронов, а литературу возьму… У вас есть рация, вы каждый день слушаете Москву, а мы всегда с нетерпением ожидаем новостей с Большой земли… Не жалейте… Патроны мы у немцев отнимем, а этого-то нигде не достанешь, — взволнованно говорил Сермяжко.
— Хорошо сказано! — улыбнулся Морозкин и добавил пачку литературы.
Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел озабоченное лицо Воронянского. Он отозвал меня в сторону.
— Украинцы, перешедшие к нам, нервничают. Цыганков прислал их представителя, — сказал он. — Они чувствуют себя обиженными, видя наше недоверие. Просят Цыганкова дать возможность увидеть партизан, поговорить с ними. Цыганков ручается, что ребята они хорошие, смелые…
Воронянский посмотрел на часы и предложил:
— В занятиях с делегатами сейчас перерыв. Давайте сходим пока к украинцам.
— Пойдем, — согласился я.
На пути нас перехватил молодой коренастый парень в белом фартуке и таком же чепчике.
Это повар Володя; раньше он ходил на боевые задания, показал себя смелым и смышленым партизаном, но однажды обмолвился, что пищу приготовляют у нас невкусно, что он мог бы приготовить лучше. Партизаны уговорили его показать свое искусство. Володя Стасин приготовил вкусный обед. Воронянский попробовал и решил:
— С сегодняшнего дня придется тебе вооружиться черпаком.
— Что вы?! — изумился и вознегодовал Стасин. — Я только показал, как нужно готовить. Черпаком пусть тот вооружается, кому винтовка не по плечу…
— Нет, нет… Будешь поваром, — ответил Воронянский. Партизаны единодушно поддержали решение командира.
Так и пришлось Володе стать поваром. Он согласился с условием, чтобы его время от времени отпускали на задания.
Володя вытянулся и приложил руку к головному убору.
— Что скажешь? — остановился Воронянский.
— Товарищ командир! Среди других продуктов Москва рис прислала. Разрешите угостить всех делегатов настоящим пловом, какого в здешних краях не умеют готовить.
Воронянский, смеясь, разрешил.
Через час мы были возле лагеря Цыганкова. Оставив автоматчиков, подошли к украинцам.
Они окружили нас. Это были молодые, крепкие ребята. Цыганков навел порядок.
— Товарищи, не толпитесь, садитесь в ряд.
Они уселись. Один из них встал, поправил гимнастерку.
— Я не знаю, кто вы, и не знаю… — он помедлил, словно подыскивая слова, — не знаю, имеем ли право назвать вас товарищами, но разрешите мне обратиться к вам просто как к советским людям… Мы понимаем свою вину перед Родиной. Но не из-за любви к фашистам мы оказались в их форме… Все мы были в гитлеровском плену, пухли от голода, мерли как мухи. И вот нас, украинцев, начали вербовать в добровольческие части… Кто отказывался — убивали сейчас же. Мы согласились записаться и стали ждать удобного случая, когда сумеем повернуть оружие гитлеровцев против них самих. Вы дали нам эту возможность, и мы горячо вас благодарим. Мы все ваши боевые задания выполняем честно. Но нас мучит ваше недоверие к нам… — Голос его дрогнул, он на секунду замолчал, преодолевая волнение. — Верьте нам, мы искупим свою вину перед Родиной. Оккупанты нас за собак считали… Но вы… вы не считайте нас продажными псами.
В рядах украинцев послышался одобрительный гул. Я шепотом спросил Цыганкова:
— Кто это выступал?
— Их командир.
Когда шум утих, поднялся другой его товарищ, снял пояс и вместе с гимнастеркой поднял нижнюю рубашку, повернувшись к нам спиной.
— Вот что сделали со мной гитлеровцы, — он показал сизовато-красные рубцы не заживших еще ран.
Воронянский, повернувшись к их командиру, спросил:
— Чего вы хотите?
— Мы хотим, чтобы нас приняли в ряды партизан, — взволнованно ответил тот. — Чтобы мы стали, как все. Мы оправдаем…
Воронянский, Цыганков и я отошли посоветоваться.
— Красноречивый у них командир, ничего не скажешь, — подмигнул я Цыганкову.
— Он не только говорить умеет… Позавчера, выхватив у пулеметчика пулемет, расстрелял в упор полную машину гитлеровцев, — ответил Цыганков.