Партизанская война в 1812 г.

Генерал А.П. Ермолов указывал на неоценимую помощь со стороны партизан. «В самое короткое время партизаны принесли ощутимую пользу своему отечеству». Не проходили ни транспорты, ни даже малые команды: все начисто было истреблено партизанами. Враг для фуражирования не смел ходить без пехоты и пушек… Жители селений сами взяли оружие в руки и большими толпами присоединялись к партизанским отрядам. О совершаемых подвигах партизан тотчас же становилось известно в штабе армии Кутузова. Он как Верховный главнокомандующий русскими войсками требовал от командиров отрядов делать достоянием гласности, обнародовать героические подвиги русских крестьян. «Мужиков ободрять подвигами, которые оказали им товарищи в других местах, а наиболее в Боровском уезде»^{97}, — указывал он в предписании майору С.И. Лесовскому.

Противник терял сотни тысяч солдат. «Поселяне одной Калужской губернии с того времени, как неприятель коснулся их границ, помогали казакам Быхалова, убили и взяли в плен более 6000 тысяч человек неприятлей, ежедневно приходят они, просят оружие, умоляют начальников отрядов дать им случай к поражению врага, и просьбы их по возможности выполняются. Много есть подвигов знаменитых, учиненных почтенными нашими поселянами, но они не могут на первый случай быть обнародованы, ибо неизвестны еще имена храбрых, принять меры, чтобы узнать об них и предать отечеству для должного почтения»^{98}, — говорилось в одной из листовок. Противник ежедневно терял убитыми, ранеными и взятыми в плен несколько сот человек. «Стоим уже более недели на одном месте, — писал Кутузов по прибытии армии к Тарутину, — и с Наполеоном смотрим друг на друга, — каждый выжидает время. Между тем маленькими частями деремся каждый день везде удачно. Всякий день берем в полон врага человек по триста и теряем со своей стороны так мало, что почти ничего»^{99}.

Растущие с каждым днем потери в своей армии начали устрашать Наполеона.

Лористон во время свидания с М.И. Кутузовым в Тарутинском лагере, куда он прибыл с предложением Наполеона начать переговоры о мире, говорил «об образе варварской войны, которую мы с ними ведем, это относится не к армии, а к жителям нашим, которые нападают на французов, поодиночке или в малом числе ходящих, поджигают сами свои дома и хлеб, собранный ими с полей, с предложением унять такие поступки. Я уверял его, что если бы я и желал переменить образ мыслей в народе, то не мог бы понять, для чего они войну почитают. Я не в состоянии переменить их воспитание»^{100}.

Вопрос этот поднимал и маршал Бертье в письме, направленном Кутузову с полковником Бертеми. Кутузов ответил: «1812 г. 8 октября. — Князь! Полковник Бертеми, которого я разрешил пропустить до своей главной квартиры, вручил мне письмо, которое Ваша светлость поручила ему передать мне.

Трудно остановить народ, ожесточенный всем тем, что он видел с приходом на их родину французов, народ, который в продолжение двухсот лет не видел войн на своей земле, народ, готовый пожертвовать собою для своей родины, и который не делает различий между тем, что принято и что не принято в войнах обыкновенных. Что же касается армий, мне вверенных, то я надеюсь, князь, что все признают в их образе действий правила, характеризующие храбрый, честный и великодушный народ»^{101}. Действия партизан приобретали постепенно стратегическое значение. За 39 дней пребывания в Москве французская армия потеряла более 30 тысяч солдат и офицеров — результат, равный итогам крупного сражения. Здесь не менее важно учитывать и моральный эффект. Партизаны французских оккупантов держали в постоянном напряжении, и главное, своими действиями вынуждали армию Наполеона осознавать, что война с народом — война несправедливая и выиграть ее невозможно. Оценивая сложившееся тогда положение, А.П. Ермолов писал: «Наполеон с покорением Москвы мнил себя поколебать твердость россиян, достигнув для себя славного мира, но не находит столицы, а вместо мира видит народную войну»^{102}.