Партизанские ночи

Трудно мне сегодня описать, что чувствовал я тогда, маршируя под стволами направленных на меня немецких пистолетов. Этого нельзя описать. Я знал, что мне грозит смерть. Разные мысли мелькали у меня в голове, по главной была та — одна-единственная — вырваться из рук гитлеровских палачей. С каждым шагом приходили мне в голову какие-то события минувшего, факты, товарищи, с которыми мы вместе боролись, мать, ее слезы, когда она впервые увидела меня после выстрелов Либеры, Освенцим, его крематории, трубы и сладковато пахнущий дым, который мы чувствовали, сражаясь.

«Либера и многие другие палачи стреляли в меня и не попали, — промелькнуло у меня в мозгу. — А что если? Нет, живого на пост они меня не приведут. Тем более что у меня с собой компрометирующие материалы». У меня в карманах были различные заметки, воинские приказы, номера «Гвардиста» и, наконец, пистолет, добытый в сентябре 1943 года, пистолет, который я снял с убитого в Домброве Гурниче Фогеля. По пистолету они определят, кто привел в исполнение приговор Фогелю.

«10000 марок за поимку убийцы Фогеля у вас, сволочи, почти в кармане», — подумал я.

От злости у меня потемнело в глазах.

До поста каких-нибудь 200 метров. Пора действовать. Если не выйдет, погибну по крайней мере как солдат в бою.

Быстро поворачиваюсь вправо и крепко сжатым кулаком, как мы сжимали его, обмениваясь пролетарским приветствием в лесу, бью изо всех сил жандарма в лицо. Он выше меня и хорошо откормлен на польском горе. Однако удар был нацелен отлично. Жандарм пошатнулся, потерял равновесие. Было скользко, снег еще не успел растаять. Я бросился в поле. Не успел сделать и нескольких шагов, как грянули выстрелы. Я поскользнулся. Это и спасло мне жизнь. Я продолжал бежать в сторону Ензора. Пальто стесняло мои движения, я сбросил его и с пистолетом в руке бежал дальше. Хотелось мне несколько пуль послать немцам, но здравый рассудок пересилил. В руках у полицейских остался «Мушка». Стреляя, я только бы ухудшил его положение.

Обогнув сперва Ензор, я направился в сторону Явожно. Удачный побег прибавил сил. И хотя до товарищей было еще далеко, я знал, что спасен. Я мог рассчитывать на помощь польского населения. Жители слышали о нас, знали о диверсиях на железной дороге, о нападениях на сельские управы, о террористических актах по отношению к немцам и их польским прислужникам. Поэтому они помогали нам, поставляя сведения и предоставляя убежище.

Совсем измотанный, пробежав с небольшими перерывами около полутора десятков километров, мокрый и озябший, я добрался до Явожно уже в сумерках. Бег по подтаявшему снегу и волнения этого дня совсем меня измочалили. Я решил искать пристанища в первом попавшемся доме. Это, правда, было рискованно, поскольку отошедшие к империи территории были буквально нашпигованы немцами и фольксдойчами.

В конечном счете я верил в меткость своего пистолета и потому вошел в первый же дом с края. Я попал к полякам. Кажется, я сильно перепугал их своим видом и пистолетом, который держал в руке. Потребовав ночлега и пищи, предупредил, что если кому-нибудь придет мысль сообщить обо мне в полицию, то прежде, чем полицейские возьмут меня, я перестреляю всех в доме.

Первоначальное недоверие обитателей дома переросло в сочувствие, когда я рассказал им, кто я и из какого положения мне удалось выпутаться. Конечно, разговор не ограничился моей особой. Я рассказал обитателям дома о существовании ППР, Армии Людовой и о нашей деятельности. Короче говоря, я провел с ними маленькую политбеседу. Они же все добивались ответа, когда же Гитлер и немцы полетят ко всем чертям. Я утешал их, что уже недолго осталось ждать, но что ради этого все должны бороться.

Такие беседы мы проводили везде и всюду, как только предоставлялся удобный случай.

Ночь я проспал как убитый, полностью положившись на хозяев. Они оказались настоящими поляками. Хозяин говорил, что дом его всегда открыт для нас, он рад, что смог предоставить ночлег настоящему партизану.

Из Явожно в Бычину я поехал поездом. Это был очень неблагоразумный шаг. Однако стремление отомстить за потерю товарища не покидало меня. Я искал повода для столкновения. К счастью, я вскоре поостыл, и здравый смысл взял верх.

С вокзала в Бычине я благополучно добрался до бункера.

Мысль моя теперь постоянно возвращалась к тому, как бы мне получше справиться с обязанностями командира округа. Отсюда, из либёнжского бункера, трудно было бы поддерживать постоянные личные контакты. Проблему можно было, как мне казалось, разрешить постройкой лесного бункера ближе к Домбровскому бассейну. В нем можно было бы разместить группу местных гвардейцев, обучить их, а потом дать им самостоятельные задания. Однако прежде чем перебраться в Домбровский бассейн, я решил залить немцам сала за шкуру здесь, в Хжановском районе. А в то время как немцы будут искать нас здесь, мы с частью людей из отряда сможем действовать в Домбровском бассейне.