Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.

Небезынтересно отметить здесь один случай, характеризующий полную растерянность белой власти в этот период. Мы знаем, что в глазах генералов, по своей идейной скудости не понимавших истинных причин партизанского движения, основными виновниками движения являлись руководители-вожаки. Массы рабочих и крестьян они просто не замечали, и в их глазах победа над партизанами казалась возможной, если будут уничтожены руководители. Для этой цели белогвардейские правители предприняли решительный шаг, гораздо более «решительный», чем в свое время предпринял колчаковский комиссар Приморской губернии Циммерман, который в декабре 1918 г., желая с корнем вырвать «бунтарские настроения» среди трудящихся Сучана, приказом отрешил от учительских должностей Мечика и Ильюхова. Бумажные угрозы теперь не удовлетворяли «спасителей отечества», и в декабре 1919 г. владивостокская контр-разведка, по заданию наместника Дальнего Востока Розанова, составила план убийства руководителей 1-го Дальневосточного советского полка. С этой целью из Владивостока была выслана на Сучанские рудники группа шпионов-террористов, которые, чтобы замаскировать себя, поступили в сучанскую милицию и спустя недели две инсценировали перебежку из белого стана к нам. Предусмотрительные контр-разведчики захватили с собой из управления милиции много оружия, пишущую машинку и еще кой-что и явились к нам с трофеями, которые должны были уверить партизан в искренности их коварного предприятия. План был задуман довольно остроумно и проведен в первой своей части вполне успешно при содействии начальника сучанского отделения милиции Любека. В этот период к нам почти каждый день перебегали из рядов белых в одиночку и группами солдаты, милиционеры, а нередко и офицеры. Неудивительно, что и эти мнимые перебежчики, явившиеся под видом раскаивающихся в своем прошлом, были приняты нами без всяких подозрений. Но искусные контрразведчики упустили одну небольшую деталь: они забыли, что в аппарате самой милиции в это время были наши действительные друзья, которые немедля передали нам о замыслах террористов, и на следующий же день после прибытия шпионов в полк заговор был раскрыт, и пять молодцов арестованы. На судебном следствии провокаторы долго и упорно отказывались раскрыть свой замысел и лишь на третий день понемногу стали выдавать себя. К тому же совершенно случайно у посетительницы одного из арестованных, жены контр-разведчика Китаева, были обнаружены спрятанные ею 4 револьвера, 3 кинжала и бомба, которые она намеревалась передать арестованным, чтобы те, воспользовавшись посещением арестного дома руководителями полка, попытались все-таки осуществить свой план. Об этом факте вынужден был дать показания арестованный Шах-Чернецкий.

Дело было громкое, оно успело нашуметь по всему району, и в день суда в с. Сергеевку собралось до двух тысяч крестьян, рабочих и партизан. Судебный процесс начался при самом напряженном внимании всех присутствующих. Каждое слово председателя трибунала, матроса Федора Шурыгина, аляповато формулировавшего суть дела, жадно ловилось массой. На вопрос председателя трибунала, обращенный к подсудимым: «Признаете ли себя виновными в том, что, будучи посланы владивостокской контрразведкой в наш полк, вы намеревались убить командира полка Ильюхова, начальника штаба Титова и других руководителей?» — подсудимые в один голос ответили: «Нет». Остальные пункты обвинения провокаторы также категорически отрицали. Наступила небольшая пауза. Неопытные судьи не могли сразу определить ход дальнейшего заседания и замолкли, стараясь подыскать более удобный способ ведения процесса. В это время выступает из толпы зрителей раненый партизан Носов, который, пренебрегши советами врача, явился в школу «послушать суд». Вопреки всяким судебным регламентам и традициям, которые обычно отделяют суд от «публики», Носов обращается к суду и просит слова «для внеочередного заявления». Шурыгин вынужден был удовлетворить просьбу Носова. При гробовой тишине этот партизан медленно, прихрамывая на одну ногу, подходит к подсудимому Китаеву, долго и пристально смотрит ему в лицо и затем, убедившись в какой-то своей мысли, уверенно заявляет:

— Товарищи! вот этот самый Китаев стрелял в меня! Пуля его револьвера три дня назад была извлечена из моей спины. Кинжал, который лежит на столе, отнятый у жены Китаева, — мой: его отобрала у меня Китаева при моем аресте. Чтобы народ убедился в правдивости моих слов, я прошу показать этот кинжал всем присутствующим, и каждый может увидеть на одной стороне лезвия такую надпись: «Память партизанской борьбы 18—19 года». На другой его стороне выгравированы слова: «Партизан Носов». Китаев — это контр-разведчик, я это утверждаю с полным сознанием своей ответственности.

После этого неожиданного для всех, в том числе и для Ревтрибунала, «внеочередного заявления» Носова Китаев, потерявший всякую возможность отрицать далее свою принадлежность к контр-разведке, лишается чувств.