Самым большим для нас вопросом являлись обмундирование и в особенности обувь. Если фураж, хлеб и т. п. доставлялись самими крестьянами, то обувь и верхнюю одежду мы от них получить не могли. Нужно было покупать все эти предметы. Тут требовались колоссальные усилия не только для того, чтобы раздобыть денежные средства, но и главным образом для того, чтобы преодолеть тысячи препятствий по доставке товара из города. Владивосток являлся почти единственным рынком, где можно было закупить все нам необходимое, в частности «улы» (род китайских лаптей из кожи). Эти «улы» удостоились нашего выбора не только потому, что они были сравнительно дешевы и удобны, но главным образом из-за того, что владивостокский рынок не ощущал в них недостатка. Требования же на них были очень велики: постоянные длительные походы, которые делали партизаны, прямо-таки сжигали обувь. Каждый день требовалось новых 100—200 пар «ул», и партийный комитет Владивостока — при всей его энергии — удовлетворить наши требования не мог. Пришлось прибегать к посредничеству мелких торгашей — контрабандистов и спекулянтов. Торговали «улами» преимущественно китайцы. Это обстоятельство облегчало их доставку, так как почти все китайцы, даже купечество, по своим политическим симпатиям были явно на нашей стороне[2]. Наиболее надежным «аппаратом» по снабжению нас «улами» был юркий изворотливый китаец Илюшка, имевший большие связи с китайским купечеством. Он мог удовлетворить любые наши требования. Правда, он наживался на этих поставках тоже достаточно. Часто шутили мы над Илюшкой, называя его представителем «партизанской буржуазии», жиреющим на поставках для отрядов. И Илюшка был верен идеологии этого сорта буржуазии. Точно так же, как пауки, разбухшие на поставках в империалистическую войну, громче всех кричали: «война до победного конца», — так и Илюшка всегда был одним из горячих защитников нашего лозунга: «борьба до полного разгрома контрреволюции». До того как Илюшка стал играть счастливую для себя роль «партизанского поставщика», он был простым бобылем; поэтому немудрено, что он иногда с грустью говорил, что борьба с Колчаком должна скоро окончиться и что тогда наступит «смерть Илюшке». На Илюшке сто́ит остановиться хотя бы потому, что, пожалуй, не было ни одного крестьянина во всей области, который бы его не знал и не считал бы своим «приятелем». В обращении, несмотря на свое «положение», Илюшка всегда был «демократ». Он со всеми за панибрата, всем доказывает, что Колчак «солочи» и «сукин сын», всякого угощает папироской и всегда гордится, что он тоже «партизан». Однако за всем этим Илюшка не забывал и себя: за каждый грош он мог торговаться с Локтевым и Самусенко, нашими хозяйственниками, по целым часам. Так Илюшка работал с нами в течение всего периода партизанского движения. Ясно, что свою «преданность» партизанским отрядам он ставил в зависимость от того, насколько аккуратно мы могли платить ему за доставку «ул» и как высоко мы расцениваем его рискованную работу.
Это была самая высокая и важная статья расхода финансового бюджета Ревштаба. Деньги в партизанском быту играли самую ничтожную роль. И в самом деле, зачем они нужны были партизану, когда в каждой деревне, в каждой крестьянской избе он находил «стол и дом», сердечную встречу хозяина? Табак — и тот получал каждый из них бесплатно от корейцев, занимающихся, между прочим, табаководством. В те моменты, когда противник вытеснял нас из русской деревни и мы вынуждены были на день-два уйти в сопки, мы располагались там в корейских фанзах, обычно разбросанных в тайге, и переходили на «азиатскую кухню». Корейцы в Сучанском районе старались всячески поддерживать партизанское движение, видя в нем свою защиту от японского империализма и надежду в случае победы на то, что партизаны будут добиваться улучшения их экономического положения. Поэтому каждый из корейцев считал своим долгом помочь нам, и всякий раз, когда партизанский отряд останавливался в фанзах, там устраивался целый праздник: варилась лучшая чумиза[3], подавались самая изысканная «чемчи»[4], всякие пряности и т. д.