Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.

Три-четыре дня спустя после съезда руководителей боевых дружин мы наконец связались с вожаками сучанских шахтеров — тт. Мартыновым и Локтевым, скрывавшимися в тайге после свержения советов. Узнав о развивающихся событиях, эти товарищи немедленно прибыли в деревню Хмельницкую. Мартынов сразу с головой ушел в работу по вовлечению в движение рабочих Сучанских каменноугольных копей и железной дороги, Локтев же почему-то некоторое время оставался в стороне и лишь в тот момент, когда разгорелась открытая борьба, вошел в наши ряды. Но не успела дать сколько-нибудь ощутимых результатов работа Мартынова, как получились сведения о том, что из Владивостока ген. Ивановым-Риновым отправлен против нас карательный отряд в 300 штыков при двух орудиях и 8 пулеметах под командой ген. Смирнова. Белогвардейские газеты повели бешеную травлю против Сучана, подготовляя «общественное мнение» к тем «решительным действиям», которыми они намерены были «вырвать с корнем большевистскую заразу» в нашем районе. Колчаковский комиссар Приморской области Циммерман особым приказом «отрешил от учительских должностей без права занятий таковых впредь» учителей Ильюхова и Мечика и объявил их уголовными преступниками как организаторов бандитизма. Словом, в ответ на нашу «ноту» об объявлении войны белогвардейскому правительству, в которой мы всех «участников власти и лиц способствующих ей» дерзко объявили вне закона, — со всех сторон послышался лай бешеных собак. Разумеется, дипломатический корпус нам ничего не ответил, — это было бы ниже его дипломатического достоинства. Его ответ был несколько иного порядка: по всей линии железной дороги, на Сучанских копях и в наиболее важных стратегических пунктах были усилены интервенционные гарнизоны.

С большой страстью и напряжением повели мы работу. Решено было устроить должный прием карательному отряду. При благоприятных условиях сила наших боевых дружин должна была оказаться довольно внушительной — даже в том случае, если рабочие не успеют слиться с нами: дружин в это время насчитывалось около 14 с числом могущих выступить против врага участников до 300—400 человек. В успех первого боя можно было верить еще и потому, что мы имели на своей стороне ряд преимуществ: свободный выбор позиции для засады, знание местности и — главное — революционный энтузиазм.

К нашему сожалению, карательный отряд, находясь в полной неосведомленности о положении в районе, проявлял в своем наступлении по линии железной дороги такую осторожность, что даже отказался от поезда и, миновав станцию Кангауз, расположенную в 30 верстах от Сучанских рудников, двинулся вперед пешком. На такое путешествие до станции Сучан ему потребовалось около двух дней тяжелых мытарств по крайне неблагоустроенному пути. В это время кулацкая часть деревень Казанки и Фроловки при поддержке «сомневающихся» и колеблющихся провела среди крестьян этих деревень мысль о необходимости послать депутацию в американский штаб, чтобы там просить защиты от репрессий белогвардейского правительства, а до получения ответа временно воздержаться от поддержки восстания. Этим своим шагом противникам восстания удалось деморализовать села Краснополье и Сергеевку, которые тоже заняли выжидательную позицию. Весть об этом оказалась для нас неожиданной.

Деревни Хмельницкая, Серебряная, Гордеевка, Бархатная, а затем примкнувшая к ним, под влиянием местного учителя Сосиновича и группы ему сочувствующих крестьян-бедняков, кулацкая деревня Бровничи (считавшаяся все время оплотом противников советской власти) ночью 28 декабря с революционными песнями собрались в деревне Хмельницкой, горя желанием подраться с белогвардейцами. Отсюда революционные партизанские отряды (как отныне стали называть себя дружины), в числе около 120 человек, в 2 часа ночи 29 декабря на санях двинулись на общий сборный пункт всех отрядов в деревню Казанку, откуда предполагалось пойти навстречу отряду ген. Смирнова для устройства засады.

Настроение партизан было боевое, торжественное. Для каждого из нас этот момент был лучшей минутой нашей жизни, самой светлой, неизгладимой.