Партизаны Подпольной Луны

Однако сейчас Северус не мог не оценить слизеринскую находчивость Гарри его Гарри, выгнавшего суеверных вестфалов рассказом о жертвоприношении, да ещё и с такими подробностями, что гости с позором сбежали из столь проклятого замка «на костях» с привидением.

А что, вполне себе готично!

Северус ощутил прикосновение выше локтя. Его звал Гарри, говоря:

- Не пересолил ли навар я, Северус сребряноглазый мой? Не противно тебе теперь будет со мною, лживым, дело иметь?

- А что-то забыли мы сделать… вместе?

Снейп нарывался на откровенность.

- Но… Северус мой яснодухий…

Гарри замялся и собрался уже покраснеть, но вдруг решительно, как… в тот раз мотнул головой так, что волосы его прошлись тяжёлыми волнами по спине, и докончил… почти уверенно:

- Северус прекрасноликий мой, чудноглазый, со сребром в очах твоих, там, где становятся очи души колодцами, бледным обликом своим, Луну затмевающим яркостью кожи младой, - он перешёл на английский, - весь ты прекрасен, возлюбленный мой, и пятна нет на тебе.

О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! Кровли домов наших - кедры, потолки наши - кипарисы.

Северус неприязненно поморщился цитате из маггловской Библии, так много напоминавшей, но тут же сделал вид, что просто ничего не понял. Он хотел узнать, что дальше скажет Гарри. Молодой человек вновь заговорил на латыни:

- Скажу тебе, о Северус мой ясноокий, черноглазый, что взгляд твой с бархатом и атласом одновременно схож. Столь мягок он, но блестит слезами невыплаканными.

Дабы утешить тебя в невиновности в смерти Куотриуса, слушай же словеса царя Соломона и представь лишь, что говорит сие он, возлюбленный брат твой, и поймёшь ты, что не сумел бы он жить долее. Так вот слова сии на англском:

- Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою, ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её - стрелы огненные; она пламень весьма сильный.

- А знаешь ли, Гарри мой Гарри, что слова эти, лишь для тебя священные, на самом деле воспевают изрядно откровенно описанное вожделение и плотскую любовь царя Соломона с пастушкой Суламифью? Это просто нелепо, сравнивать мою любовь к Квотриусу и грязную похоть Шлома бен Дауда! О, конечно, красиво, «Сестра моя, невеста!» А ведь посвящена эта поэма ни жене любимой, одной из семисот, ни наложнице, одной из трёхсот, но смуглой пастушке скороспелой, юной совсем!

Ты же просто исказил священный для тебя текст, не стыдно?

Довольно с меня твоих проповедей!

- Хоть это выслушайте, профессор, - настаивал Гарри, - Я же для нас обоих стараюсь, нет, для тебя, возлюбленный мой.

- Хорошо, будь по-твоему, лишь покороче, утешитель.

- Представил же ты, Северус, с мукою коей в сердце жил он с тех пор, как сошлись впервые мы, не плотски даже, а только поцелуями и шлепками развлекаясь? Да и до сего желал убить меня он, лишь узрев единожды, как ухожу из опочивальни твоей заспанный я. Ещё тогда подумал я, что появился двойник у меня, а, значит, умер я на самом деле, но тело моё не схоронили. Не жил, но мучился Куотриус уже тогда, да с самого водворения моего в шатёр ваш с ним, ещё на земле х`васынскх`. Возненавидел меня он, будучи поэтом, обладающим душою тонкою, чувствительною излишне и провидческою. Разве не прав я, о Северус прекрасновласый мой?

- Нет, не прав ты, Гарри. В дни горькие те оба мы с ним были не в себе, на грани смерти и более того, Квотриус несчастный и за гранью побывал, но большего знать нет надобности тебе. То дело его и моё отчасти лишь.

Будь в своём уме он, не возжелал бы ничьей смерти, мне ли не ведать сего.

Тогда скажу я:

- Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её. Если бы кто давал богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем.

Посему цени любовь ту, коя осталась у тебя, о Северус мой, сложением своим птицу невесомую напоминающий.

Что сказать тебе ещё? Знай только, что словеса сии прекрасные посвящены не одним лишь утехам плотским Соломона, как говорят, бывшего магом с Хирамом своим, строителем, заложившим камень краеугольный храму Иерусалимскому…

- Знаю я и легенду сию о каменщике Хираме, ставшем первой, искупительной жертвой общества Каменщиков осьмнадцатого столетия, рекомых же libre macоns.

- Так остановиться мне на более бесполом? Не то в проповеди пастор упоминал строки таковые, что зазорно мне даже воспроизвести их.

- Ну, например, о Гарри мой целомудренный?

- Вот же, слушай: Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоею миловидностью!

Этот стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти.

- А сейчас сам я скажу непристойное самое, ты не позабудь покраснеть, ибо собирался, - улыбнулся Снейп.

Гарри опустил очи долу, но навострил ушки, что не ушло незамеченным от Северуса, задумчиво продекламировавшего:

- Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее; и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих, как от яблоков; уста твои - как отличное вино. Оно течет прямо к другу моему, услаждает уста утомленных.