Партизаны полной Луны (СИ)

Так. "Изменение геополитической ситуации в первый период "Полуночи" и его последствия". Пошли с начала. "Полночь" — условное название периода между началом Третьей Мировой (2011 год) и ратификацией Соединёнными Штатами договора о создании ССН (2034), самая трагическая страница в истории прошедшего столетия… Треть населения Земли погибает как в ходе войны, так и в ходе экологических (Тихоокеанский кризис), экономических (Большой голод 2018-24) и природных (засуха 2022) бедствий… Эпидемия орора[8], начиная с 2018, цепочка очагов распространяется от Индокитая до Лондона, за два года охватывает Африку и Латинскую Америку, Штаты вводят карантин и еще на полгода отдаляют неизбежное… В общей сложности пандемия длится шестнадцать лет (до 2044)… Сравнение с Великой Чумой XIV столетия, социальные последствия, психологические последствия, "поколение одиноких женщин и потерянных детей", — и не забыть сказать, что сам ход эпидемии диктовался тем, что происходило параллельно: падение старых государственных режимов, обвал экономики, анархия… Это мы запросто, это мы все помним и по нужным полочкам разложим. Главное, не вчитываться, не вникать в то, что сам пишешь. Отец переводил "Поэму милосердия" с хинди на русский. Долго переводил, года два. Когда он начал, Андрею было восемь, ему работу не показывали, говорили — рано. Он, конечно, почти сразу залез и прочел.

Это движение век

медленнее земли,

осыпается воздух, иссякает свет,

продолжается там, где все сроки прошли,

нет отсчета, тени, песка, воды нет…

Какие-то куски он потом даже цитировать мог, те, где ничего не происходило. Но ему долго еще снились кошмары: спекшаяся от пешаварского солнца земля, палатки, шевелящиеся по ночам рвы и человек, посреди всего этого сочиняющий стихи для геккона. Человека он никогда не видел. Его никто не видел — это теперь по спискам, по биографиям разбираются, кто бы это мог быть — последняя запись за неделю до ликвидации лагеря сделана, может, он вообще выжил… а Кобыл нас подводной лодкой пугает.

Математика — ох, ещё одна морока. И кандзи. Вообще-то Андрей любил японский язык, и в школе его выбрал вторым языком, потому что, ну, романо-германские языки же у каждого второго… И отец ведь японский знает, а как быть хуже отца? Но, по сугубому мнению Андрея, японцам стоило бы ограничиться каной[9]. Слова он осваивал хорошо, с произношением было хуже — а вот с запоминанием кандзи совсем плохо: последняя контрольная на шестьдесят три балла, позор ведь. И на завтра не отложишь: японский в четверг, а на кандзи нужно не меньше двух дней.

Снова зажужжал зуммер. В этот раз звонили ему.

— Слушай, Витер, — на экранчике появился Сам. — Я попал. Я на четыре часа не успеваю никак. Уроки, матива. Батя сказал — никуда не пойду, пока не сделаю.

Андрей испытал небольшое облегчение: он тоже не успевал на футбольное поле к четырем.

— Ну, ты пацанам клацни, что мы протормозим немножко, — сказал он. — Давай ты Веталю и Пухе, а я — Ветке и Валерке.

Они ещё минут пять решали организационные вопросы — утрясали время с родителями друзей, — но в конце концов договорились, что встретятся в пять.

Андрей решил заданные квадратные уравнения, написал на листах бумаги нужные кандзи и развесил их по стенкам комнаты. Теперь, всё время мозоля глаза, они будут запоминаться лучше.

Школа стояла в зеленой зоне, строительство там было ограничено, а потому стадион и бассейн к ней было не пристроить никак, а на взрослом стадионе, что ближе к дому, так просто мячик не погоняешь, там только членам клуба. Кончилось тем, что несколько школ района скооперировались, нажали на мэрию — и добились, чтобы им отдали территорию бывшего цементного завода. Спорткомплекс вышел хороший, а самым лучшим в нем было то, что от дома до него — четверть часа пешего хода.

Андрей надел старый свитер, спортивные брюки, ветровку. Взял в нижнем ящике шкафа наколенники, налокотники и мяч. Спустился вниз, влез в "бегунки":

— Ма, я пойду постучу.

— Ужин в восемь, — сказала мама. — Обещай появиться до темноты.

Он не боялся темноты — ему же нет восемнадцати, а шпаны в их краях сроду не водилось, но если родителям так спокойнее…

— Обязательно, ма. Пока, — последнее слово он говорил уже почти на бегу, открывая дверь.

Пятнадцать минут хода — это восемь минут бега. Заодно и мышцы разогреются. Андрей вдыхал осеннюю прохладу, и ему хотелось петь от радости. С северо-востока задул крепкий ветерок — но мальчика защищали теплый свитер, ветровка и движение.

На стадионе кучковалось человек двадцать детей и взрослых. Большое зеленое поле по желанию превращалось в два маленьких — или шесть площадок, на которых можно было постучать в одни ворота, как и собирались Андрей с друзьями.

Он положил мяч на траву перед пустыми воротами, выпрямился и огляделся в поисках товарищей.

Раздался свист. Андрей обернулся и увидел Сама, быстро идущего со стороны метро к воротам стадиона. Он махнул другу рукой и поднял вверх мяч — мол, с собой, не нужно брать у смотрителя. Сам кивнул в ответ, подошел к ограде и, опершись на нее руками, перемахнул.