Партизаны полной Луны (СИ)

— Ты знаешь, где искать… Ты ведь сам не аналитик, Энеище. Тебе тоже случается отбрасывать факты, не ложащиеся в концепцию. Например, ты беседуешь со мной, напрочь игнорируя тот факт, что я мёртв.

— Я не игнорирую. Мне это просто… не мешает. Я на тебя даже обиделся, дядя Миша. Почему ты ничего мне не сказал про польскую группу?

— Сосредоточься лучше на том, о чём я говорил тогда: секция Сванидзе-Грабова провалилась после того, как начала собирать информацию о случаях потери симбионта за фронтиром. Даже до обработки данных дело не дошло. Райнер погиб, когда попытался сделать то, что хочет сделать этот мальчик: наладить нормальный обмен информацией между всеми. Мы провалились после того, как я предложил охотиться не на варков, а на тех, кто только готовится к инициации, и отстоял это предложение.

— Значит, крысы среди нас…

— Мы и раньше это знали. Копай глубже.

— Мы… нужны варкам… регуляция численности?

— А также сведение междоусобных счетов, выпуск пара и прочее, и прочее. Забудь общие места. Заметь, не отморозков из "Шэмрока" — которые, кстати, религией размахивают на каждом углу, и не наш штаб они отправили под топор. А мечтателя Райнера.

— Так это… не сказки?

— Откуда мне знать. Насколько мне известно, мы даже не пытались это проверить. Над Райнером смеялись. Выпуск святой воды и облаток в промышленных масштабах. И вот тебе ещё один забавный фактик: католическая и лютеранская церкви объявлены антисоциальными деструктивными организациями, православная — нет.

— А либерал-протестанты и воскрешенцы вообще с руки едят… У католиков — организация и центр… ну, взорвали Ватикан — папа сбежал, организация сохранилась… у православных ячейка — приход. Взорвал церковь — деваться им некуда. У попа — семья, у ксендза — нет…

— Вывод сам собой напрашивающийся — и, скорее всего, неверный. Но я знаю одно: здесь, с тобой, варк, который стойко сопротивляется своей зависимости, и пацан, который хочет наладить связи с христианами. И мне кажется, что ты рановато собрался умирать.

— Команда… Сколько у них минимальная ячейка? Трое? У нас тоже. Они тоже были в подполье, я помню историю, дядя Миша! И у них был другой знак — рыба. Надо было сказать Антону…

…И тут логические цепи окончательно разлетелись. Калейдоскоп бреда завертел и понес, в окнах поезда мелькали диковинные рыбы, кресты и собаки, белоголовый варк пил кровь из бутылки "Развесистой клюквы" и объяснял, что настоянная на порохе — вкуснее. Напротив него на столе лежала голова Милены, варк чокался с ней, легонько касаясь бутылкой чистого лба, и вампирка беззвучно смеялась. Два скрещенных серебряных кодати рассыпали искры в солёной воде, а рядом мечтатель Райнер наполнял ею бутылки, приговаривая, что теперь она не хуже, чем святая. Стах хлопал Энея по плечу и орал "Падди Уэст", на ходу превращая эту воду в сливовицу, и с каждым ударом от плеча по всему телу волнами растекалась жидкая сталь, только что слитая из конвертеров Брянского завода, но сказать Эней ничего не мог — это же Стах и обижаться на него бессмысленно… Мёртвая Гренада приподнялась на носилках, попыталась припудрить сожжённое лицо и сказала: "Может, теперь у нас что-то получится?" "Уходи, — крикнула Оксана, в страхе прижимая к себе ребенка. — Посмотри, во что ты превратился". Дверь за ней захлопнулась, и Эней опустился в ночь.

Антон считал шаги. Два километра, четыре тысячи шагов до Ольшанки-Вільшанки. Чем больше он насчитывал, тем большей дурью представлялась ему собственная затея.

Когда он планировал её, еще до Харькова, он придумал легенду студента-историка, собирающего фольклор для дипломной работы. Это дало бы ему возможность перебираться из села в село, расспрашивать людей в открытую, не вызывая подозрений, жить с ними и наблюдать. Сейчас великолепный замысел пошел прахом: нужно было срочно найти хоть кого-то, готового оказать помощь. Довериться первому попавшемуся человеку, рискнуть ва-банк, с одной попытки либо вытянув счастливый билет, либо погубив всех.

Деревня оказалась маленькой, одиннадцать жилых дворов.

Сложившийся было в голове Антона стереотип "садка вишневого коло хаты" обвалился сам в себя. "Садки вишневые" были, да что там садки — деревня тонула в вишнях, яблонях и грушах, часть которых цвела, а часть — уже облетела. Они росли прямо вдоль главной и единственной улицы, щедро свесив на Антона ветки, поникшие от многолетней тяжести плодов, которыми интересовались только мальчишки и птицы. Нежилые дома прятались в зарослях одичавших садов. Жилые — вместе с садами — за высокими каменными заборами. Заборы сработаны на совесть: узорная кладка, кое-где — изразцы, строительная мода двадцатилетней давности.