Партизаны принимают бой

Черствяды противник занял не сразу. Сначала после кровопролитного боя он овладел частью деревни, что на нравом берегу реки. На высоком холме противоположного берега стояла каменная церковь. Здесь засели партизаны. Прицельным пулеметным огнем с церкви они не давали гитлеровцам возможности форсировать реку. Атака следовала за атакой. Подступы к переправе у сожженного моста были густо устланы телами в темно-зеленых шинелях. Много фашистов полегло и на левом берегу реки, между берегом и церковной оградой. А из-за реки все шли и шли вражеские цепи. Партизанам пришлось оставить деревню.

Потеря Черствяд резко ухудшила наше положение. По существу, теперь был открыт путь к Ушачам. Все дороги были заполнены идущими и едущими на повозках беженцами. Плакали дети, мычали коровы, блеяли овцы, скрипели колеса. Многоголосый шум пестрых обозов, подгоняемый грохотом близких боев, катился по старому большаку. Мирные жители искали спасения в глубине зоны, в районе Ушачей.

Оставив Черствяды, бригада «За Советскую Белоруссию» отошла на рубеж деревень Слобода — Козьяны — Пилотовщина. По правде говоря, было мало надежд, что на новой оборонительной линии бригада сумеет продержаться продолжительное время. Но партизаны проявили удивительную стойкость. Более десяти дней почти в ежедневных боях изматывали они противника. Надо отдать должное командиру бригады Павлу Минаевичу Романову. Его выдержка, личная отвага, оперативная инициатива помогали партизанам держаться в неравной борьбе. За эти дни комбриг смертельно устал, заметно осунулся. Глубоко запавшие глаза лихорадочно блестели, но взгляд, как и прежде, был уверенным, спокойным. И каждому, кто ловил этот взгляд, становилось как-то легче на сердце.

Романов лично участвовал в боях. Но он не мог поспеть во все отряды и взял за правило присутствовать только там, где было наиболее трудно и без него действительно нельзя было обойтись. Сложная ситуация сложилась у деревни Заручевье. Под натиском противника партизаны не выдержали, отошли. Узнав об этом, комбриг подскакал к месту боя, подбежал к смешавшимся рядам партизан и увлек их за собой. Бойцы и командиры при виде комбрига воспрянули духом и устремились вперед, в деревню. Стреляя на ходу, работая прикладами, партизаны снова ворвались в Заручевье. Горели дома, ветер носил в воздухе дым и копоть. Партизаны спотыкались о трупы вражеских солдат и бежали дальше, вперед, где кипел уличный бой.

Так бывало много раз. В деревнях и на открытой местности, на дорогах и переправах. Кто их всех упомнит, кто сосчитает… Ночи перемешались с днями, небо с землей, жизнь со смертью. Беспрерывные бомбежки, обстрелы, огонь, дым, ослепительный блеск ракет и кромешная темень после них — весь этот сумбур слуховых и зрительных впечатлений должен был выдержать лишенный сна и отдыха человек. Романов понимал, что есть предел человеческим силам. Но он знал и другое: отступать некуда. Снова и снова поднимал людей в атаки и контратаки. Красовщина. Сорочино. Лобани. Эти и другие деревни — свидетели необычайного героизма партизан бригады «За Советскую Белоруссию».

От Черствяд до Сорочино по большаку километров восемь. Это расстояние механизированные войска противника едва преодолели за двенадцать дней. 29 апреля разгорелся бой за Сорочино. Он окончился поздно вечером. На второй день свыше полка вражеской пехоты, 15 танков и столько же самолетов навалились на партизанскую оборонительную линию. Бойцы держались стойко, мужественно, но к вечеру крупная вражеская группировка прорвала нашу оборону на другом направлении, и бригада получила приказ отойти на рубеж деревень Остров — Харченки Заозерье.

«Почти двадцать дней и ночей, — пишет бывшая разведчица партизанской бригады „За Советскую Белоруссию“ Зинаида Сухушина, — сражались романовцы с фашистами. Ни одной деревни не уступили врагу без кровопролитного боя. Многие прославились в тех боях»[44].

Вслед за панфиловцами

Эсэсовский офицер вел себя нагло, вызывающе. Он никак не мог смириться с тем, что попал в руки партизанских разведчиков, находится в партизанском штабе и должен отвечать на вопросы партизанских командиров. Нацист не хотел молчать, но и не собирался давать нужные нам показания. Он еще не вышел из роли офицера группы контрразведки 201-й охранной дивизии и, по всему видать, был более расположен вести допросы сам.

— Прежде вы принимали участие в карательных экспедициях против партизан?

— Я обещал, что я буду вечно верен Адольфу Гитлеру. Я обещал безоговорочно повиноваться ему и фюрерам, им назначенным.

— Это не ответ, а всего лишь слова нацистской присяги. Потрудитесь ответить на поставленный вопрос.

Белесые брови эсэсовца удивленно подпрыгнули, холеное лицо исказила гримаса, по которой можно было заключить, что под маской наглости кроется заячья трусость и что от всего его напускного вида скоро не останется и следа. Осведомленность партизанского командования в вопросе о нацистской присяге произвела на карателя сильное впечатление.

— Итак, в каких карательных экспедициях против партизан вы участвовали?