Партнер

«Сколько вы им заплатили?» — чуть не спросил Пэрриш, но сдержался. Господь с ними, это не важно. Он вновь начал писать что-то в записной книжке. Пока мысли прокурора метались в поисках выхода, слышно было лишь шуршание пленки — магнитофон продолжал записывать.

Пользуясь тем, что противник почти повержен, Патрик нанес решающий удар.

— Вот что, Терри, — с максимальной искренностью сказал он, — вы не можете повесить на меня обвинение в убийстве. Это совершенно ясно. Вы не можете предъявить обвинение в глумлении над трупом, поскольку не знаете, о чьем трупе идет речь. У вас ничего нет. Проглотить столь горькую пилюлю трудно, согласен, но факты — упрямая вещь. Приятного здесь мало, однако, черт побери, ваша работа и не предполагает сплошных наслаждений!

— Благодарю вас. И все-таки глумление над трупом серьезное преступление. Мы поднимем архивы и найдем каждого, кто умер в феврале девяносто второго года. Пойдем по семьям, чтобы узнать, не говорил ли кто-нибудь с вами. Получим постановление суда и раскопаем несколько могил. Торопиться не будем. Вас тем временем переведут в окружную тюрьму, а шериф Суини, я уверен, с удовольствием подыщет вам достойных сокамерников. Зная о вашей склонности пускаться в бега, ни один судья не согласиться выпустить вас под залог. Потянутся месяцы, придет лето, а кондиционеров в тюрьме нет. Вам придется еще похудеть. Мы же продолжим раскопки и при небольшом везении найдем-таки пустую могилу, а через девять месяцев, или через двести семьдесят дней, после предъявления обвинения начнем судебный процесс.

— Как вы собираетесь доказать, что это сделал я? Свидетелей нет, нет вообще ничего, кроме весьма сомнительных умозаключений.

— Посмотрим. Но вы упускаете мою мысль. Если я выдвину обвинение, то смогу, по закону, на два месяца продлить ваше пребывание в тюрьме. Таким образом, ожидая суда, вы почти год проведете в камере. Немалый срок для человека с кучей денег.

— Переживу как-нибудь, — сказал Патрик, глядя Пэрришу прямо в глаза и надеясь, что тот отведет взгляд первым.

— Может быть, однако вряд ли вы захотите испытывать судьбу: а вдруг присяжные согласятся с обвинением и вас осудят?

— Ваше последнее слово? — спросил Сэнди.

— Попробуем подойти к проблеме иначе. — Пэрриш усмехнулся. — Вам не удастся сделать нас всех дураками, Патрик. Феды отступились, ладно. Но у штата нет иного выбора, кроме как продолжить начатое. Вы должны дать нам хоть что-то, чтобы разрешить ситуацию.

— Я даю вам возможность предъявить мне обвинение. Отправлюсь в суд, предстану перед его честью, выслушаю все ваши речи и признаю себя виновным в глумлении над трупом. Но никакого заключения. Можете объяснить судье, что семья не имеет ничего против. Предложите вынести условный приговор, наложить штраф, выплатить компенсацию морального ущерба, зачесть срок, прошедший с момента моего задержания. Напомните ему о пытках и всем прочем, что мне пришлось перенести. Сделайте, Пэрриш, и вы сохраните свое достоинство. Но повторяю вам: никакой тюрьмы.

Т. Л. Пэрриш задумался.

— И вы назовете имя жертвы?

— Да. После того как мы заключим с вами сделку.

— У нас есть согласие семьи на вскрытие гроба. — Сэнди помахал еще одной бумагой. — Я спешу, Терри. Мне нужно посетить очень много мест.

— Нужно поговорить с Трасселом. Необходимо заручиться его согласием, вы же понимаете это.

— Он его даст, — сказал Патрик.

— Так договорились? — спросил Сэнди.

— В том, что касается меня, — да, — ответил Пэрриш и, выключив магнитофон, начал собирать со стола свои вещи.

Патрик подмигнул Сэнди.

— Кстати, — Пэрриш уже поднялся, — чуть не забыл. А что вы можете сказать о Пеппере Скарборо?

— Я назову вам его новое имя и дам номер карточки социального страхования.

— Значит, он жив?

— Да. Вы получите возможность найти его, но не более. Парень не сделал ничего плохого.

Окружной прокурор молча вышел из комнаты.

* * *

На два часа дня у Евы была назначена встреча с вице-президентом лондонского отделения «Дойчебанка». Немец превосходно говорил по-английски, одет был в темно-синий двубортный костюм от дорогого портного, манеры его отличались благородной сдержанностью. Он тут же приступил к делу. Предстояло перевести сто тринадцать миллионов долларов из банка в Цюрихе в Вашингтон. Ева назвала номера счетов и определила порядок движения денег. Секретарша внесла чай с пирожными; немец, вежливо извинившись, на минуту вышел, чтобы переговорить по телефону с Цюрихом.

— Все в порядке, мисс Перес, — мягко улыбнулся он, вернувшись.

Ева и не предполагала никаких неожиданностей.

Едва слышно заработал принтер, выдавая распечатку. Немец вручил бумагу Еве. На счете в «Дойчебанке» после перевода осталось миллион девятьсот тысяч долларов и еще какая-то мелочь. Сложив листок, Ева сунула его в изящную сумочку.