Пару штрихов тому назад

– Ни звука! – приказал старик. – Они могут услышать. Нельзя чтобы они знали, что мы здесь, иначе до нас доберутся.

– Но… – хотел возразить Художник, но старик его оборвал: «Ты не находишь свое поведение глупым? Кому и что ты пытаешься доказать? Изволь дослушать до конца!»

Ноги Художника уперлись во что-то твердое, какой-то длинный деревянный стеллаж. В отличие от земли, источавшей холод, дерево казалось теплым. Старик снова дернул Художника за руку – и он сел. Совсем рядом послышался шорох – Лукас тоже присел.

Они не видели друг друга. Темнота для Художника была настоящим наказанием: если быть честным до конца, то он ее немного побаивался. Обстоятельства и вся обстановка стократно усиливали этот страх – Художнику стало не по себе.

– У нас много времени, они уйдут нескоро, слушай, успею рассказать тебе все до конца, все как было, – старик снова откашлялся, он вел себя так, что у Художника создалось впечатление, что такое бегство, сидение неизвестно где, в сырости, холоде, пыли и темноте давно вошло у старика в привычку. Художник закрыл глаза и приготовился слушать. Вглядываться в абсолютную темноту было больно, глаза начали слезиться от напряжения. И это напряжение было излишне: никаких шансов что-либо разглядеть не было.

Остальные сидели молча. Художника такое их поведение уже нисколько не удивило.

– Я остановился на том, что было после того пожарища, – заключил старик и продолжил рассказ, – после него вдруг оказалось, что многие из нас в действительности сомневались в силе ведьм, в том, что они как-то могли навредить нам и королю. Но дело было сделано, весть о случившемся быстро долетела до двора. Король ликовал. Он наградил каждого, как и обещал, сдержал свое слово. А мне, помимо денег, достался тот самый холм. Король приказал построить там замок…

– Это тот замок, в котором мы все заперты? Выходит, это твоих рук дело, старик?

– …Большой замок, с высоким забором и воротами, чтобы больше никто без его ведома, и без ведома меня и моих зорких глаз не мог сюда приходить и колдовать, – старик сделал вид, что не слышал вопроса Художника, лишь стал говорить все медленнее и медленнее. – Лес вокруг холма вырубили, холм вскопали, часть земли спустили вниз, туда, где сейчас ворота и могилы. Собственно, из нее могилы и устроили. Крестьяне меня боялись, повиновались, закопали ведьм. А холм. Нет больше того холма. Я был молод. Деньги короля сделали меня богачом. Я задолго до этого женился на девушке, у нас было двое детей. Мне было двадцать семь, всего двадцать семь лет от роду. Мы поселились неподалеку, и я начал строить замок. Не поверишь, я строил его тринадцать лет. Король позволил мне не участвовать в его военных походах. Их и не было, при дворе были одни празднества. Я зажил спокойной жизнью, принялся рисовать и достиг в этом больших успехов. Мои картины покупали, я писал портреты, но деньги я не считал, у меня и без того было их много, больше, чем ты можешь представить. Жена и дети жили своей жизнью, а я своей, все более становясь одержимым своими холстами. Когда замок был построен, у меня вдруг возникло желание запечатлеть его. Я рисовал медленно, спешить было ни к чему. Все складывалось отлично, картина радовала глаз до тех пор, пока с приближением окончания ее, мне не стали мерещиться голоса. Нет, пожалуй, я их ясно слышал, наверное, даже более ясно, чем слышу тебя, когда ты меня перебиваешь. Мне стало страшно. Клянусь, такой страх я испытал впервые в жизни. Это была ранняя весна. Я окончательно помешался – и однажды, как следует, всмотрелся в свою картину. Это не был мой замок, это не была моя картина, не было тем, что я так тщательно вырисовывал. Замок на картине был обнесен забором, высокими стенами, хотя я ослушался короля и не стал возводить вокруг замка ограду. Но главное – статуи каких-то непонятных животных. И небо, оно было такого цвета, какой невозможно получить простым смешением красок.

– Небесный цвет неописуемой красы, как манишь ввысь меня ты… – продекламировал себе под нос Художник.

Старик замолчал. Полная тишина в сочетании с темнотой вгоняли Художника в дремотное состояние. Быть может, это не старик замолчал, а Художник уснул. Понять это было трудно. Слова старика были все тише, говорил он все медленнее, и в конечном итоге все исчезло в пропасти пустоты. Художнику снилась Аленка, он даже услышал ее голос, звонкий, иногда чуть отдающий в нос. Она спрашивала у него про какую-то книжку, потом про то, пойдут ли они гулять и позволит ли он ей сорвать и принести домой большую ветку цветущей черемухи.

– Еще рано для черемухи, родная, да и завянет она быстро, не будет стоять, давай лучше дождемся нарциссов, купим их много-много и поставим на кухне, подарим нашей маме, – ответил ей Художник.

– Нет, папа, нет! Я хочу черемуху, она уже зацвела, – настаивала Аленка.

– Посмотри в окно, – предложил Художник, – у нас под окном много кустов черемухи. Посмотри и увидишь, что еще рано, на ней почки-то совсем недавно появились.