Пару штрихов тому назад

Всю дорогу до клиники Мария не отпускала руку мужа. Доехали быстро: скорая мчалась, включив сирену, да и ехать было недалеко.

– Александр Александрович! – крикнула Мария, из-за волнения получилось «Сан Саныч», что жутко раздражало главврача, – Александр Александрович, помогите, родненький, с Женей плохо, я не знаю, что делать.

Следом фельдшер с врачом на каталке везли Евгения.

– Что? – сухо спросил Александр Александрович.

– Плохо, – столь же сухо ответил врач, – Инсульт под вопросом, пограничное с комой состояние.

– Это от взрыва? Мы тут смотрели по телевизору… – начал Александр Александрович.

– Как взрыв? Не слышал. А, это тот, что у магазина? Да ерунда там, а не взрыв. Согнали всех, а там только двое осколками поцарапалось. Нет, здесь дело не во взрыве, а в скачках давления. Маша говорит, у него были проблемы, наблюдался. Кардиограмма не работает, так что не могу ничего сказать. Короче говоря, принимайте.

Они оказались в смотровой.

– Маша, побудь в коридоре, – строго приказал главврач, – проводи скорую.

– Но Александр Александрович!

– Никаких «но», Маша, дело слишком серьезное. Передохни. Попроси Катю посмотреть, что у тебя на лбу.

– Со мной все в порядке, – оправдывалась Маша. – Мне нужно быть с ним, понимаете? Александр Александрович, вы же все понимаете! Пустите! Я медсестра! Это мой муж, я должна знать, что с ним!

У нее снова от волнения имя и отчество главного врача прозвучали как «Сан Саныч», от чего он поморщился.

– Маша, займись собой, не отнимай мое драгоценное время, – сказал, кашлянув, Александр Александрович и, обернувшись, заметил, что ему из смотровой машет рукой медсестра. – Все, побежал к твоему, как будет что-то известно, так сразу расскажу. А ты успокойся и позаботься о себе, потому что дальше должна будешь заботиться о нем.

– Я и сейчас должна…

– Сейчас ты не врач, а неадекватная родственница экстренного пациента! И ты сама прекрасно знаешь, что мы с такими делаем и куда их посылаем. Все!

Последние слова он договаривал уже на бегу. Хлопнула дверь. Мария осталась в коридоре одна. Если бы ее не подхватила медсестра из хирургии, Катя, то, возможно, она просто упала бы – конечно, не в обморок, не от усталости, а просто от чувства, что случившееся невозможно переиграть или как-то изменить, и все происходит так, как происходит. Там, в квартире, рядом с ним она даже не успела испугаться, старалась держать себя в руках. Вероятно, Евгений был в коме или близок к этому состоянию, а если так, он мог слышать и понимать все, что происходит вокруг. Лишняя паника в такой момент могла бы сыграть злую шутку. Мария в этот момент была скорее не с мужем, а с пациентом, причем очень тяжелым. И только теперь, когда Евгений оказался там, за двумя дверями, в руках ее коллег-врачей и Александра Александровича, роль жены в ней стала главенствующей, она дала волю чувствам. Точнее, позволила себе это сделать.

– Никаких обмороков, Маша, – голос Кати, несмотря на то, что ей было всего двадцать два, звучал хрипло и как-то по-особенному серьезно. – Идем, посмотрю тебя, нужно хотя бы лед приложить. Кто это тебя так разукрасил?

– Сама… разукрасилась, – шепотом, подавляя в себе стон, ответила Мария.

Она нехотя поплелась в процедурную. У нее никак не получалось подумать о себе и хотя бы ответить, где больно – Катя осторожно водила ватным тампоном со спиртом по шишке, затем приложила кусочек льда, завернутый в маленький полиэтиленовый пакет. Мария постоянно оборачивалась на дверь, чтобы не пропустить момента, когда кто-то из врачей зайдет, чтобы рассказать ей о состоянии мужа.

Когда Катя закончила с шишкой, Мария встала с кушетки и сама отправилась к смотровой. В клинике было тихо, настолько, что Марии хотелось закричать, чтобы совладать с этой тишиной. У нее было дурное предчувствие. Присев на скрипучую металлическую скамейку, она погрузилась в раздумья. Что могло привести к такому исходу? Нет, муж не жаловался ни на что в последнее время, хотя усталость не сходила с его лица. Почему она силой не заставила его остановиться, передохнуть, поберечь себя? Силой! Марии даже смешно думать о таком. Она применяет силу только к самым отъявленным хулиганам среди своих пациентов, к тем, кто разматывает бинты или от безделья искусывает губы в кровь, привлекая к себе внимание и пытаясь вызвать сочувствие.

Даже зная, насколько это бессмысленно, она начинала винить себя – в том, что не уследила, не уберегла. Вот только от чего? Неужели это все из-за работы? Скачки давления у Евгения бывали и раньше. Но вряд ли они могли вызвать то, что произошло.

– Он поправится, Маш, тебе сейчас нужно успокоиться, ничего хорошего от всех этих нервов не бывает, – Мария не заметила, как Катя присела рядом. – Что с ним вообще случилось?

– Не знаю, Катя, даже не представляю, – немного помолчав, ответила Мария.