Парус

В обнимку, балансируя руками, выводили друг дружку штормовые моряки. Миграция в Забегаловке была постоянная, но количеством незначительная. Валялись уже пара-тройка молчунов под столами. Но их быстро обнаруживали и быстренько выносили куда-то. В основном наблюдались устойчивые, незыблемые содружества. Стоял как-то возле «Националя». И вот выходит группа в бейсболках. Вышла, можно сказать, группа бакланов. Хав ду ю ду, товаришч! Да пошли вы к чёрту! Да какая сейчас музыка! Какая, я вас спрашиваю! Названия только послушайте, одни названия! Рок-попс-группа – «Вынос тела». А?! Или, к примеру, другая, пожалуйста – «Уроем в могилу». В-вы понимаете?! А вдоль дороги тополя походили на светло-рыжих женщин. Облака разложены над ними шкурками. Кроличьими. Горки арбузов прямо у дороги. Тут же торгаши – все с пупочными грыжами. Нет, лучше Стрельцова никого не было. Пяточкой расчерчивал геометрию! А Харланов? Какой еще Харланов? Харламов, что ли? Ну да. Ну-у, этот попрыгунчиком всегда скакал мимо защиты! Попрыгунчиком! И пачка! Штука! И мы скачем до потолка Дворца Спорта! Если уж о спорте зашло, то что самое трудное в боксе, Роберт? Не знаю, Георгий. Собирать свои зубы, не снимая перчаток. Когда подходил к автовокзалу, такую увидел картину: старая толстая цыганка. Копной громоздится на винном деревянном ящике. Олухов подманивала довольно оригинальным способом – чёрная пухлая рука сжималась и разжималась жабой, перевёрнутой на спину. И-иди сюда, мой хороший! И-иди! Нервный жёлчный субъект передо мной бросил ей на ходу: счас! Разбежался! Старуха, как эхо, растерянно повторила: Счас, разбежался. Тут я и шмыгнул мимо. Да интеллект его размером с кроссвордик! С чайнвордик! Он же ничего в жизни не читал! Ничего не знает! За него же всё написали! Просто матерый голубь мира! Лёша, понимаешь? С учительским же именем-отчеством – Лидия Павловна. Она их тех, которые всегда артикуляционно произносят слово – Здравствуйте. Не «здрасте» или ещё там как, а именно здравствуйте! Ну и понятно – «который час»?, вместо – «сколь счас время»? «Достаточно» – вместо «хватит». Однако подаренные на первое сентября цветы несла домой всегда как детей. Приклоняла к ним лицо – дураковатая, счастливая. Тут – Олле. Холики вам надо? Олле, дай на нен! Н-недоманский! Хах-хах-хах! А за городом таксист гнал с решимостью самолета, готового взлететь! Сердце заколыхивало! Тут же покачивался богатейший монетный двор павлина, распущенный чуть ли не на всю округу. Красота-а. У, тощая змеюка! Я – ей – говорю. У-у, тощая! Недаром фамилия – Шкурина. А у меня, наоборот – с лицом как колобок. И фамилия – Сероштанова. Да религиозная вера – это же добровольнейший отказ от использования своей головы по прямому назначению. По прямому! В-вы понимаете?! О-ох, ты какой умный! Загад не бывает богат. Точно! Не верь, не бойся, не проси! Козлы! О чём ты говоришь, Роберт?! Даже фамилия его сильно корешится с ложью! Фамилия! Только на Руси такое бывает! А – отчество? Эй, Консерватория, Музыкант! Он не родственник тебе случайно? Кто? Не знаю такого! Явные уголовники. Короткостриженые, но седые уже оба, морщинистые, как корзинки – а смеются! Единственный железный клык у одного – как пламя спиртовки во рту! Поселок называется – Глубокое. Само название за себя говорит. Ну что, завод там, конечно. На взгоре. Труба – как баба-яга с распущенными волосами. Когда подъезжаешь на машине – цеха дымятся как гнилушки. Экология, в общем, мрак. А впереди, как назло, колёсный трактор! Ковш болтается сзади как елдак! Я по тормозам! Туда, сюда! Бесполезно! Так и звезданулся в него! Машина всмятку! Бывало, залезу на неё, да ещё на руки встану – и начинаю трясти щеками как седлами. А она – ногами, ногами выстреливает. Картина, Роберт. Прямо надо сказать. Дылдов подкидывался, давил смех. Серов внимательно смотрел на старого, как он считал, маразмата. Ни о каких «эх, записать бы» речи не шло. У человека с возрастом обиженность в лице появляется, Лёша. Обиженным он становится. Притом обиженным постоянно. На любовниц, на жен, на детей, внуков. На бывших сослуживцев. На всех. Не так всё прошло, неправильно, неверно. Не так залезал, не так вставал на руки, не так тряс щеками. Прямо трагедия. А всё дело в склерозе, Лёша. В склерозе сосудов его головы. Головного мозга. Шуба всегда до пят у неё. Вроде теста. И пинает её. Вот видишь – он обижен. Насмерть. Навечно. Даже на шубу. Он даже не подозревает, в чём тут дело. В чем настоящая его трагедия. Если увидишь старичка жизнерадостного – знай: в голове у него всё в порядке. Сосуды и сосудики его чисты. Он может болеть чем угодно, порой даже смертельно – однако лыбится, не теряет юмора. Глаза как сверчки – всё мгновенно увидят, всё мгновенно поймут. Тебе, брат, невропатологом бы работать – всё для тебя просто. Моча, рефлексы, сосуды. А душа? При чем здесь душа?! Когда морда у человека становится как садчая баба в бане! При чём?! Когда внутреннее нездоровье лезет наружу! «Невропатолог»! Всё же видно!