Парус

Через день или два Новосёлов сидел на скамье у Чистых Прудов. Всё думал о друге. О дикой, жестокой смерти его… По аллее мимо проходили люди. Дрались, трепеща, вертикально вставая и откидываясь назад, утки в пруду. Бегали в ожидании голуби, принимая качающуюся туфлю Новосёлова за лукошко сеятеля… И всё это движется, и будет двигаться уже без Серова. Никогда уже Серёжа не напишет об этом… Новосёлов мотал туфлей. Голуби бегали, в его взгляде размазывались.

Поднялся, наконец. Двинулся к киоску Союзпечати возле метро. Сегодня среда. Должна быть «Литературка».

К киоску стояли три человека. Какая-то женщина выглядывала из-за угла его, видимо, ждала кого-то.

Приклонившись к окошку, Новосёлов спросил. «Кончилась! – ответили ему. – Ещё до обеда». Та-ак. Сразу же выдвинулась женщина из-за киоска: «Молодой человек, у меня есть «Литературная». Сегодняшняя. Муж по ошибке взял два экземпляра… Не купите ли у меня?» Новосёлов обрадовался, сразу достал из кармана гомонок. «Сорок?» – спросил, имея в виду цену газеты. «Сорок, сорок!» – Женщина вроде бы торопилась куда-то, нервничала. В солнцезащитных очках. В надвинутом коричневом парике.

Новосёлов отдал сорок копеек, взял газету. Женщина в парике сразу же быстро пошла от него по аллее. Точно загримированный и переодетый в женское мужчина. Мелькали, судорожно оступались мосластые ноги. Странная вообще-то дама… Новосёлов отошёл от киоска, присел на скамью, развернул «Литературную»…

Через минуту начал прыскать, истерично ударяться смехом… «Литературная газета» была сегодняшнего числа, но – за 79-ый год. Газета была прошлогодней!..

Стоя возле скамьи, не в силах остановить хохот, Александр Новосёлов подкидывался как какой-то разваливающийся большой долдон. Долбак. Проходящие москвичи невольно приостанавливались и смотрели, как крупный этот парень с чубом комкал листы многостраничной газеты и совал их в урны, продолжая уходить от них, москвичей, по аллее и дико хохотать… Шизонутый? Точно!..

Всё дальнейшее полетело, закувыркалось с ускорением камня, покатившегося с горы.

Александр Новосёлов уволился на другой же день. С документами провернул всё за несколько часов. Когда шёл по коридору Управления на выход, его догнал Манаичев. На удивление шустро. «Ты чего надумал, мудак? А? Ну-ка в мой кабинет!» Схватил за рубашку. «Но-но! Полегче, мухомор!» – вырвал руку герой. Хохотнул, саданул за собой дверью. Не веря во всё, Манаичев обернулся – в другом конце коридора тяжело дышал, раздувая грудь точно корзину, атлетический Хромов…

В пять утра в дверь комнаты на пятнадцатом этаже деликатно постучали. «Не сплю, Дмитрий Алексеевич. Уже не сплю! Сейчас!» Новосёлов кинул последнее в чемодан, застегнул ремни. Посмотрел на спящего Тюкова. Не стал будить. Вышел с чемоданом в коридор.

Перед выходом из общежития обнял как всегда легко заплакавшего старика. «Ну-ну, Дмитрий Алексеевич! Обязательно напишу! И позванивать буду! Не болейте только, дорогой». Из стеклянной клетки легко, впереди себя вынес чемодан.

Под родной своей тучей лезли в лаковый автобус, дрались пэтэушники. Проходя мимо них, Новосёлов помотал над головой рукой. Как спортсмен после взятого рекорда. Пэтэушники в изумлении раскрыли рты. Даже остановили драку. А Новосел так и унёс в туман помахивающую руку.

Утренние одиночные машины по-шакальи перебегали через мигающий перекресток. Пропадали в темноте.

У подкатившего такси распахнулась дверца с лежащим шофёром: «Ты, что ли, заказывал?» – «Я», – ответил Новосёлов, кинул чемодан на заднее сиденье и сел рядом с шофёром: «На Казанский, друг». После закрутки – счетчик оскалился. Рванули.

…Плача, родной голос говорил в телефонной трубке: «…Саша, дорогой, только не пропадай опять. Напиши, позвони. Мне всего год остался в консерватории. Как закончу – приеду к тебе. Слышишь, Саша? Как доберёшься домой, сразу дай знать…» Новосёлов удерживал трубку, ковырял что-то на стенке телефонной будки. Как поставленный в угол мальчишка. Молчал. Десять ежей кололи горло. «Слышишь, Саша?» – «Да, да, Оля, слышу… Запиши, пожалуйста, адрес…»

Во всем девятом плацкартном вагоне Новосёлов ехал один. То есть один совершенно.

Пожилая проводница принесла чай.

– Что же ты, парень? Из Москвы, что ли, попёрли? Кто ж в такие дни уезжает из неё. Все наоборот сейчас рвутся в Москву. Всеми путями. А ты – надумал!

– Да уж надумал! – смеялся Новосёлов. Прямо-таки счастливый.

Согревая руки о чай, смотрел на недвижный тонкий растёк солнца у горизонта, на несущуюся закруживающую черноту полей Подмосковья. И, конечно, не мог уже видеть и слышать, как в оставленной, уходящей всё дальше и дальше Москве, в это же время текли в стадион Лужников колонны невыспавшихся, раздражённых людей, одетых в одинаковые майки. И стадион, встречая их, как вывернутый мегафонный зазывала вдарял по розовому небу песней:

Я – ты – он – она – вместе дружная Страна!..

До открытия Олимпиады оставалось два дня.

42. Родина