Парус и буря

Формальности были завершены, все погружено, проверено, сказаны последние слова прощания, выслушаны добрые напутствия — можно теперь, воспользовавшись приливом, отчаливать. Таруси приготовился отдать команду, но его остановил неизвестно откуда появившийся Ахмад:

— Может быть, еще подождем немного, капитан. Авось Абу Мухаммед подойдет!..

Таруси посмотрел на него с какой-то виноватой улыбкой и отвернулся. Он сам не меньше Ахмада любил Абу Мухаммеда и был огорчен, что тот не пришел. Он хорошо понимал Ахмада, который очень хотел, чтобы Абу Мухаммед был с ними и они могли бы и в море жить одной дружной семьей, никогда и нигде не разлучаясь. Но этим мечтам, увы, не суждено было сбыться. Таруси покачал головой:

— Напрасно будем ждать: Абу Мухаммед не придет!

— Почему ты так уверен?

— Потому что знаю… Море для Абу Мухаммеда — это совсем новая жизнь. А он из тех людей, которые пугаются всего нового. Боятся неизвестности… Я заранее был уверен, что он побоится пойти с нами. Поэтому и попросил Надима о нем позаботиться.

Конечно, Надим выполнит просьбу Таруси. Не даст старику умереть с голоду. Позаботится о нем. Но ведь все равно человек не может жить чужими подачками. Он должен сам зарабатывать себе на жизнь. Без работы он не будет чувствовать себя настоящим человеком. А что способен делать Абу Мухаммед? Чем можно ему помочь? Да, предположим, Таруси сумеет чем-то помочь Абу Мухаммеду и тот не будет чувствовать себя одиноким и несчастным. Но в силах ли Таруси избавить от нищеты и голода тысячи таких стариков, как Абу Мухаммед? Нет! Очевидно, прав учитель Кямиль. Это трагедия не одного человека, а трагедия всего общества. Чтобы сделать человека счастливым, надо изменить, преобразовать само общество…

Таруси отдал команду. Судно стало медленно отходить от берега. Поднявшись на мостик, он помахал рукой всем, кто стоял на набережной, всем, кто оставался в порту, в городе. Ему вдруг стало жалко расставаться с этим знакомым берегом, называемым моряками сушей, со всеми этими людьми. Со многими из них он сблизился, подружился. Без них он, наверное, будет скучать в море. Какими он найдет их, когда вернется? Изменятся ли они сами? Изменится ли их жизнь? «Изменится! Должна измениться! И обязательно к лучшему!» — решил про себя Таруси.

— А ну, ребята, прибавьте оборотов! — скомандовал он и, крепко сжав в руках штурвал, направил судно в открытое море. Перед ним раскрывался бирюзовозеленый простор моря, смыкавшийся на горизонте с огромной опрокинутой чашей голубого неба. А за кормой вскипала пенистая дорожка, над которой, провожая судно, кружили с отчаянным криком чайки, словно заклиная его не задерживаться долго в плавании и быстрее возвращаться домой.

Остался позади порт с его кранами, складами, с толчеей фелюг и барок, с дымящимися трубами пароходов и щетиной поднявшихся вверх мачт парусников и лодок. И чем дальше отходило судно, тем шире развертывалась панорама города: вот показался форт, затем башни полуразрушенной крепости, купола мечетей с предостерегающе воздетыми в небо остроконечными перстами минаретов. А вот и знакомые ему скалы Батраны и так хорошо вписавшаяся в них кофейня. Но постепенно и скалы, и дома, и минареты, и кварталы слились в одно общее неясное очертание города, которое долго еще темнело и колыхалось на горизонте, пока не растаяло в сизой дымке.