Паруса и пушки

Мария вновь заявила, что считает принцессой Уэльской исключительно себя. В ответ Норфолк рявкнул: он пришел исполнить королевскую волю, а не разводить дискуссии. В Хэтфилд Марию привезли чуть ли не силой, и там ей пришлось нелегко. Шапюи писал своему императору, что Марии предоставили «худшие апартаменты во всем дворце, которые не годились даже для камеристки. У ее опекунов коварные замыслы, они хотят уморить ее через страдания или еще каким-нибудь путем и при этом принудить отказаться от своих прав… а возможно, найдут жениха низкого происхождения или станут потворствовать ее соблазнению, лишь бы иметь оправдание тому, чтобы лишить Марию прав наследования».

Унижений в Хэтфилде Мария хлебнула немало. Почетное место за обеденным столом занимала крошка Елизавета, а Марию усаживали чуть ли не в самом конце стола, что (и в последующие времена, и не только в Англии) означало, что ее положение здесь предельно низкое и она стоит лишь на ступенечку выше простых слуг.

Мария не сдавалась. Всякий раз, когда при ней Елизавету называли принцессой, она во всеуслышание заявляла, что этот титул по праву принадлежит исключительно ей. И всякий раз, когда к ней обращались попросту «леди Мария», она требовала, чтобы ее называли принцессой. Это было не упрямство, а продуманная тактика (подсказанная, скорее всего, тем же Шапюи). Промолчав хоть однажды, Мария создала бы опасный прецедент, как бы подтвердив, что принимает указ короля о лишении ее титула. Вот она и не молчала.

Первые два месяца Мария и Шапюи ухитрялись поддерживать переписку через одну из симпатизировавших Марии горничных. Однако потом эту девушку прогнали с места и этим не ограничились: и свиту Елизаветы, и слуг основательно «зачистили», выставив вон всех, кто был замечен в малейших симпатиях к Марии – или хотя бы подозревался в таковых.

На третий месяц в Хэтфилд неожиданно приехала королева Анна Болейн, женщина умная и коварная. И завела разговор мягонько, вежливо – форменная лиса Алиса. Пригласила Марию приехать к ней во дворец и публично выразить почтение, уверяя: если Мария станет почитать ее как королеву, она приложит все силы, чтобы помирить Марию с отцом и даже устроить так, чтобы к Марии «относились так же или даже лучше, чем прежде».

Мария столь же вежливо ответила: «В Англии я не знаю другой королевы, кроме моей матушки. Но если вы, леди Анна, изволите поговорить обо мне с Его Величеством, я буду вам за это весьма признательна».

Анна недвусмысленно намекнула, что король может разгневаться на дочь еще больше, и повторила предложение – но Мария осталась непреклонна. Анна ушла в ярости, заявив в коридоре приближенным: чего бы это ей ни стоило, она «обломает гордость этой разнузданной испанской девки».

Это были не пустые слова. Шапюи, как и надлежит толковому послу, завел при дворе Генриха немало осведомителей. И докладывал своему императору: от «источника, заслуживающего доверия» получил сведения о разговоре Анны с братом. Анна заявила открытым текстом: как только король покинет страну, оставив ее «на хозяйстве» (Генрих собирался на войну во Францию), она постарается Марию сжить со света, «либо уморив голодом, либо как-то иначе». Брат сказал, что король может после такого серьезно разгневаться. Анна упрямо заявила, что все равно постарается Марию уморить, пусть даже «ее после этого сожгут живьем». Дело тут, конечно, было не в какой-то злобе, а в стремлении Анны любой ценой сохранить трон за своей дочерью.

В конце концов король во Францию все же не поехал. Но режим содержания Марии, выражаясь современным языком, еще более ужесточили. Когда к ней приезжал в гости кто-то смелый из знати – якобы засвидетельствовать почтение Елизавете, но одновременно и увидеться с Марией, Марию запирали в ее комнате. Точно так же с ней поступали по приказу короля, когда он приезжал навестить младшую дочь.

К Марии в качестве персонального цербера приставили леди Шелтон, тетку Анны Болейн. Поначалу она, что интересно, Марии искренне симпатизировала, но семья ее убедила: ненужную жалость нужно отбросить и защищать исключительно интересы семейства Болейн, которые гораздо ближе к телу, чем какая-то девчонка-католичка. Леди Шелтон с этим согласилась – и стала форменной тюремщицей. Анна дала ей инструкцию: всякий раз, когда Мария называет себя принцессой, «давать ей пощечины и вообще бить и обзывать проклятым бастардом, каковым она и является». Выполняла ли эти инструкции леди Шелтон, мне неизвестно – но сохранились свидетельства, что достойная леди не раз пугала Марию, заявляя, что король-де вот-вот распорядится ее обезглавить за отказ признать принцессой Елизавету. Так и останется неизвестным, в самом ли деле король это говорил или леди Шелтон все это сама придумала по указке племяшки Анны – в рамках запугивания (Шапюи считал, что Мария принимала эти угрозы всерьез и готовилась к смерти, проводя в молитвах долгие часы).