Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Баба Яга – фигура, конечно, колоритная. Я уже примеривался, куда ее вставить в романе, а после нескольких довольно бурных ссор стал подумывать о том, чтобы по ходу сюжета ее пристрелить, но потом опомнился: ну что же я с женщиной так – то! Есть же разные способы устранить неугодного. Пока решил повременить, присмотреться. Но это пока. До удобного случая. Наваждение, одним словом.

Теперь о Лемносе.

Уютная, домашняя Мирина… Городок расположился на берегах двух бухточек, разделенных скалистой горой, на которой горделиво возвышаются останки византийской крепости. Остров стал для экипажа на три дня маленьким, тихим раем на земле. Жители Мирины часто голубоглазы и светловолосы; как рассказывал нам местный священник, это привет от славных моряков – флотоводцев графа Орлова и вице – адмирала Сенявина, избавивших местных греков от турецкого ига.

Видно, что здесь нет туристических троп и городок живет тихой провинциальной жизнью. Зубцы опустевшей, полуразрушенной крепости, охраняющие его покой, придают ночному городу сказочный вид. Я с курсантами поднимался к ее стенам, познакомились с нынешними обитателями крепости. Это дикие козы и косули. А еще говорят, что там живут совы.

Священник и представители муниципалитета по нашей просьбе отвезли экипаж на мыс Пунда, где покоится прах казаков с Дона и Кубани.

Покойников становится больше, а покоя меньше

Веером туман не разгонишь.

Пословица

Город стоял в пробках: и Большая Садовая, и Красно армейская, и даже Береговая были забиты машинами. Илья ехал по Береговой вдоль Дона. Река блестела и искрилась животворным золотисто – голубым светом, и, хотя было солнечно, дул холодный северный ветер. Молодая яркая листва берез и каштанов под его порывами сбрасывала алмазные капельки недавно прошедшего весеннего ливня на дефилирующих вдоль набережной прохожих. Рыбаки, не обращая ни на что внимания, азартно тащили донскую селедку, которая, видимо, так изголодалась за зиму, что шла на пустой крючок. Молодые мамаши с колясочками, укутанные, в свитерах, в модных курточках, но оголенные внизу так, что было видно, откуда растут ноги, важно, соблюдая некий женский регламент передвижения, оживленно делились друг с другом своими тайнами и секретами. Но это солнце, и этот дувший чуть резковато ветер, проникающий в открытое окно, и даже сверкающая донская водица не радовали Илью. Он рассматривал происходящее за окном как-то отстраненно, хмуро и даже враждебно.

– Я знаю, что делать, – твердил он как заклинание. – Или сейчас, или потом… потом уже ничего не будет. Надо идти самому.

– Ты явился. – Отец Арсена будто ничуть и не удивился. – В неурочный час ты пришел. Но ты пришел. Я готов порвать тебя на куски, но это будет тебе не очень больно. Больно не тогда, когда тебя убивают; больно, когда лишают жизни твоих близких…

Илья стоял перед ним, как двоечник. Арама Рубеновича он видел третий раз в жизни. Два раза до этого, по просьбе Арсена, отвозил его в Сочи и Кисловодск. Тогда в дороге он много смеялся, дружески хлопал Илью по плечу и спрашивал, чего это он пишет статейки про криминал, когда столько в жизни хорошего. Это был такой же невысокий коренастый мужчина, как и его сын, с тяжелым подбородком боксера, развитой мускулатурой и сломанным носом, чуть сваленным влево, который имел характерную горбинку. Волосы у него были кипенно-белые, седина буйно пробивалась на закурчавленной, но еще черной груди. В отличие от сына, на его лице поселилась щедрая для всех улыбка.