Паруса, разорванные в клочья. Неизвестные катастрофы русского парусного флота в XVIII–XIX вв

Император ходом расследования причин и обстоятельств гибели «Фершампенуаза» интересовался едва ли не ежедневно. Такое особое внимание вынуждало всех отвечающих за расследование дела действовать энергично и на совесть. Особое внимание государя к делу «Фершампенуаза» имело и особые причины. Дело в том, что в гибели линейного корабля имелось одно чрезвычайно важное обстоятельство: во время пожара на «Фершампенуазе» полностью сгорел весь хозяйственный и финансовый архив Средиземноморской эскадры со всеми отчетными бумагами за более чем трехлетнюю кампанию. Проще говоря, было уничтожено все, что могло бы послужить обвинением в расхищении имущества и денег во время экспедиции на Средиземное море, о чем, кстати, у царя уже имелась некоторая предварительная информация. Здесь следует отметить, что Николай Первый, как никто другой из российских императоров, очень болезненно относился ко всем хищениям и разбазариванию казенных средств, был нетерпим к расхитителям и ворам, всегда и везде требовал тщательнейших проверок ведения отчетности. Разумеется, он имел все основания подозревать, что весьма странная гибель «Фершампенуаза» накануне проверки всей финансовой документации эскадры и вместе с тем полное уничтожение архива, к спасению которого никто даже не попытался приложить ни малейших усилий, было далеко не случайными совпадениями. Однако все попытки императора найти в следственных бумагах хоть какое-то упоминание о возможности организации преднамеренного поджога «Фершампенуаза» окончились ничем. Но Николай Первый не привык так просто сдаваться. Когда ему стало ясно, что официальное расследование не может пролить свет на странную историю с уничтожением финансовой отчетности эскадры, он вызвал к себе контр-адмирала Михаила Петровича Лазарева, героя Наварина и начальника штаба Средиземноморской эскадры. Лазарев был любимцем царя, а потому, зная его неподкупность, предельную честность, а также осведомленность во внутриэскадренных делах, Николай решил поручить ему провести личное независимое расследование на предмет возможности умышленного поджога линейного корабля «Фершампенуаз».

Относительно результатов этого расследования существует следующий исторический анекдот. Завершив порученную ему работу, Лазарев прибыл на доклад к императору.

— Ну так кто же поджег «Фершампенуаз»? — сразу же, без долгих вступлений, спросил его царь.

— Корабль загорелся сам, ваше величество! — невозмутимо доложил Лазарев.

Ответ императору не понравился.

— Ступай и разберись еще раз! — недовольно велел он.

Спустя некоторое время контр-адмирал вновь предстал перед Николаем, и их недолгий диалог снова повторился слово в слово. И снова Лазарев был отправлен на дознание.

Эти визиты контр-адмирала к государю повторялись несколько раз. Наконец, когда Лазарев в очередной раз заявил, что «Фершампенуаз» загорелся вследствие преступной небрежности, но никак не по злому умыслу, император лишь махнул рукой:

— Экий ты упрямый! Ладно, дело кончено!

Что же касается дальнейшей судьбы командира линкора капитан-лейтенанта Барташевича, то, когда на стол царя легла бумага, извинявшая действия Барташевича и предлагавшая ограничить ему наказание «бытием под судом», то Николай пришел в полное негодование и поверх представленной ему докладной собственноручно написал весьма красноречивую резолюцию, подтверждающую детальное знакомство со всеми обстоятельствами трагедии: «Капитан-лейтенанта Барташевича, признавая виновным в пренебрежении своей обязательности первой очистки крюйт-камеры, оказавшейся неисправно исполненной, который не удостоверился сам, что она очищается с должной осмотрительностью, от чего и последовала при пожаре корабля гибельная смерть 48 человек вверенного ему экипажа, разжаловать в матросы до выслуги, а впрочем быть посему».

В этой резолюции обращает на себя внимание, что император не столько ставит командиру в вину потерю самого корабля, сколько массовую гибель людей при эвакуации. Это подтверждает заботу императора о подданных и его беспощадность к тем, кто не дорожил жизнями подчиненных солдат и матросов. Об этом же говорит и анализ других кораблекрушений, случившихся в царствование императора Николая Первого. Если гибло судно, но людей спасали, наказание командиру всегда было предельно мягким. Если же при этом гибли люди, наказание было предельно суровым. Впрочем, эта вполне справедливая оценка действий начальника при катастрофах сохранилась в той или иной мере и по сегодняшний день.