Паруса в океане

Преследователи кружили на месте, разжигая факелы, чтобы выкурить беглецов из зарослей.

Неожиданно множество рук появилось из воды, цепляясь за весла и низкий борт. Под крики и брань солдат баркас накренился, зачерпнул столько воды, что тут же пошел ко дну. Из зарослей вынырнули легкие плоскодонки и, выловив Астарта и его помощников, умчались вниз по течению. А преследователи долго еще после этого блуждали в переплетенных травянистыми лианами зарослях, перекликаясь злыми голосами.

Финикиец сидел на носу и выжимал одежду. Теперь можно расплатиться с ватагой и убраться из Египта. Ничто не заставит его вернуться в эту страну почитателей навозных жуков, где сонмы мудрецов курят фимиам глупости, где в каждом чужеземце видят варвара, низшее существо, и плюют ему в лицо.

Астарт был слишком уверен в своей власти над судьбой, но он всего-навсего смертный...

25. НОВЫЙ ЭШМУН

Египет переживал самое тягостное время, которое известно во всей долине от Нубии до Дельты как "шему" - безводие.

Нил сжался в своем русле, обнажив островки илистые мели. Иссушающий ветер Сахары задался целью превратить цветущую страну в пустыню. Речные заросли, финиковые рощи, поля, деревни, храмы, города - все утонуло в волнах раскаленного воздуха и песка. Солнце превратилось в тусклый багровый диск, равнодушно взирающий на великое, ежегодно повторяющееся бедствие. Плодороднейшие илистые пашни покрылись на всем необъятном пространстве сетью глубоких трещин. Растения безжизненно поникли.

Астарт и его друзья ожидали погоды, чтобы выйти в море. Их цель Иберия, где, по слухам, сохранились независимые от азиатских царей и жрецов колонии хананеев. А пока жили среди финикиян Саиса в доме, любезно сданном купцом-домовладельцем за далеко не любезную плату.

В тот день все было по-прежнему: зной, ветер, пыль. Ларит на женской половине дома гремела посудой, постигая трудную для жриц долю жены и хозяйки. Ларит всей душой стремилась к домашнему уюту, к семейным радостям, все более привязывалась к новому образу жизни. Окруженная вниманием и любовью, она обретала прежнюю привлекательность.

Эред и Ахтой сладко спали на циновках после сытного обеда. Малыш, которого освятили именем Маленький Астарт, дрыгал ножками и пускал пузыри к великому удовольствию отца.

С набережной донеслись приветственные крики, беспорядочные удары в тимпаны, тревожное урчание арфовых струн. Астарт с сыном на руках вышел на улицу. Сквозь хаос песка и пыли он разглядел у причала роскошную громаду корабля с несколькими рядами весел. По сходням спускался человек в лиловом пурпуре. Его сопровождали жрецы в одеяниях Карфагена, Тира, Саиса.

- Мне страшно... - Ларит прижалась к плечу Астарта.

Ахтой протер заспанные глаза и воскликнул:

- Друзья мои! Нам несказанно повезло: это сам Эшмун Карфагенский, Новый Эшмун! Возрадуемся же, несмотря на непогоду.

И он рысцой засеменил навстречу шествию. Малыш заплакал, Ларит унесла его в дом.

Новый Эшмун, приглашенный на освящение нового алтаря в храме бога врачевания (колония финикиян имела свои храмы в Египте), шествовал в окружении пышной свиты из служителей всевозможных культов, по-хозяйски рассматривая людей, постройки. Ветер трепал его одежды, обтягивая материей тугое брюшко, короткие ноги. Ахтой суетился в толпе больных, богомольцев и музыкантов и всматривался счастливыми глазами в каждую складку властного оплывшего лица.

- Имхотеп! - шептал он. - Вылитый Имхотеп! Правда, настоящий Имхотеп исцелял словом, а этот, наоборот, убивает словом. Но все же бог!

Астарт, не разделявший всеобщего ликования, привлек внимание Нового Эшмуна. Он раздвинул пухлыми руками многочисленную свиту и подошел к молодому финикийцу.

- В твоих глазах - сомнение, - сказал живой бог.

- Но ведь на все воля неба?

- Сомнение опасно. Оно ведет в пропасть.

- На дне всякой пропасти - жизнь, - ответил смертный.

Живой бог, нахмурившись, медленно поднял ладонь с растопыренными пальцами, унизанными перстнями, и, гипнотизируя взглядом, произнес жуткое заклинание. Затем притронулся пальцем к запястью финикийца.

Астарт вскрикнул от сильной боли и отпрыгнул и застыл, пораженный, испуганный, раздавленный. "Вот он, голос неба..." На запястье всплыл волдырь, как от ожога.

- На память о пропасти, которая тебя ждет, - сказал Новый Эшмун.

Астарт затравленно смотрел на волдырь и вдруг остро почувствовал: всему конец. Ветер злобно выл в снастях судов у причала.

Вечером за ужином возбужденный Ахтой рассказал о карающей руке Нового Эшмуна: пьяный египтянин, попавший ему на глаза, мгновенно - от одного слова - был парализован навеки. Даже волдырь на руке друга несказанно радовал Ахтоя. После тюрьмы он сильно изменился, восторгался по малейшему поводу, словно стараясь наверстать упущенное за время, проведенное в Бубастисе.

- Ты велик, Астарт, ибо мечен самим богом!

- Тот пропойца тоже велик?

Ларит с тревогой смотрела на хмурое лицо мужа.

- Завтра праздник во всем Саисе в честь Эшмуна Карфагенского. Фараон, да продлят боги его век, решил порадовать гостя публичной казнью.

- Кого казнят? - спросил Эред.