Пасьянс судьбы, или Мастер и Лжемаргарита

Сегодня я уже не помню, по какому предмету я экзаменовался на первом приёмном экзамене в институт – по физике или же по перенесенной письменной литературе. А, может быть, по математике? Помню лишь, с физикой и математикой проблем не было. Математику я сдавал преподавателю по фамилии Вильхельм. После моего ответа на вопросы по билету я получил очень лёгкий дополнительный вопрос, связанный с комплексными числами, на который без труда ответил. В итоге пятёрка. В качестве дополнительного вопроса по физике мне было предложена задача, связанная с размерностью какой-то величины. И тут я успешно справился. И снова отлично. На экзамене по письменной литературе я выбрал сочинение, связанное с творчеством Владимира Маяковского, поэта, чьей реинкарнацией я, возможно, с известной вероятностью являюсь! В ходе этого экзамена я испытал некую трудность, связанную с написанием слова «ленинский» во фразе «ленинский огромный лоб». Как там у Владимира Владимировича: «ленинский» или «Ленинский»? Решив, что кашу маслом не испортишь, я написал «Ленинский». А если ошибся, «тем хуже для грамматики», в данном случае для орфографии. Впрочем, после экзамена по письменной литературе я долго пытался разрешить вопрос с правильным написанием определения (член предложения) лба вождя мирового пролетариата. Так «Ленинский» или же «ленинский»? Самое странное, что я почему-то не догадался при разрешении этой проблемы просто-напросто взять да заглянуть в Маяковского.

За сочинение я получил четвёрку. Уж не знаю, «ленинский лоб» сыграл тут свою роль (правильно «ленинский») или что-то другое, но один балл был потерян. Впрочем, за десять лет обучения в школе я ни разу не получал пятёрок ни за диктант, ни за изложение, ни за сочинение. Так что всё шло нормально. Выше головы не прыгнешь.

По устной литературе я тоже получил отлично. И тут, полагаю, мне здорово повезло… благодаря вирусному гриппу, ранее мной перенесённому. Дело в том, что письменные экзамены по литературе всегда предшествовали экзаменам устным – и в школе, и в ходе приёмных экзаменов в ВУЗы. И если на приёмном экзамене ты получил за сочинение четвёрку, то, как правило, на устном испытании тебе также ставили «хорошо», но не отлично, как бы здорово ты ни отвечал на вопросы экзаменатора. Именно он вносил оценку за письменное сочинение в регистрационный листок абитуриента. Но я-то из-за болезни писал сочинение не на своём потоке, и у экзаменатора не было информации об оценке, поставленной мне за сочинение. На все вопросы экзаменатора я ответил очень хорошо, и он поставил мне «пять», после чего попросил меня сходить в экзаменационную комиссию и узнать, как оценили моё сочинение. Я сходил. Словом, и школа, и институт были единодушны в оценке моих возможностей в письменной литературе.

Такое же единодушие оказалось в оценке моих знаний по немецкому языку. Старший преподаватель Лина Самойловна Вайнберг оценила их на четвёрку, бог ей прости; могла бы поставить соплеменнику и отлично, избавив его в самом близком будущем от душевных страданий, но «немка», как я понял уже, будучи кандидатом, а потом и полноценным студентом, была человеком честным и принципиальным. Хоть я Вайнберг, а ты соответственно Вейцман, но получи «хор», если на него и ответил. А вот доцент Кондратьева человеком принципиальным, да что там принципиальным, порядочным, не оказалась, предложив мне на экзамене по химии в качестве дополнительного вопроса разобраться с некой химической реакцией. В школьной программе ничего подобного не предусматривалось. Мне требовалось по исходным веществам химической реакции найти её конечные продукты. Экзаменатор не имела права требовать от меня ответа на поставленный вопрос. Это я понял уже потом. Меня аккуратненько подрезали, и роковую роль в этом деле сыграла совсем не моя национальность, а высокий проходной балл на специальность, выбранную мной. Он, как выяснилось, равнялся 28, у меня же оказалось только 27. Кого – то требовалось отсеять. Отсеяли меня, ибо я не был ни близким родственником кого-то из профессорско – преподавательского состава Института цветных металлов и золота, ни близким родственником кого-то из авторитетных сотрудников Министерства цветной металлургии, ни кем-то там ещё. В числе этих «кем-то там ещё» были в те времена медалисты из провинции, где требования к учащимся были заметно ниже, чем в Москве, а также абитуриенты, получившие свои медали по блату, ну, скажем, в Грузии. К этим же «кем-то там ещё», относились участники Великой Отечественной войны и приравненные к ним плюс дети граждан, работающих в условиях крайнего Севера. Две последние категории шли вне конкурса. Не было бы только двойки на приёмных экзаменах. Так что абитуриентам вроде меня оставалось надеяться в первую очередь только на самих себя да на капризную даму, именуемую госпожой Удачей. Последняя же вела себя со мною непоследовательно. Вот и результат.