Пасьянс в четыре руки

— Дура, — бросил Влад, и Даша резко отпрянула от него, хлопая мокрыми ресницами. — Он пропал. Он объявлен в розыск. И я тоже ищу его. Потому что он мой брат, и я его люблю. И не хочу от тебя слышать истерики. Я ценю, что ты была рядом и ценю, что ты волнуешься. Но твои истерики ни мне, ни Севке ничем не помогут.

— Прости… — Дашка ладошками растерла по щекам слезы и шмыгнула носом. — Прости, пожалуйста…

Влад прошел в спальню, достал небольшой рюкзак, с которым обычно мотался на работу, и принялся складывать свои вещи. Пару футболок, пару джинсов, белье, свитер, носки. Блокнот, второй бумажник, в котором хранил большую часть наличности, которую удавалось откладывать с зарплаты и премий. Раскалывалась голова, а еще что-то странное буквально распирало изнутри. «Душа с телом расстается». Он где-то прочел эту фразу. Метко. Наверное, именно такое ощущение складывается, когда душе в теле становится тесно.

— Что ты делаешь? — Даша обняла его за талию со спины. — Куда ты уходишь снова?

— Отпусти меня, пожалуйста, — попросил он. — Я не могу и не буду ждать, пока его найдет кто-то. Я сам найду его, даже если мне придется перерыть для этого каждую помойку в городе и перетряхнуть все притоны.

Он задыхался. Задыхался буквально. Ее присутствие, обычно не доставлявшее никаких неудобств, внезапно стало слишком навязчивым и тяжелым, как воздух в магазине дешевой парфюмерии. Хотелось рвануть на шее футболку или настежь распахнуть окно и голубооко вздохнуть. Просто вздохнуть до головокружения. Чистый воздух. Мягкие нотки теплого уютного настроения Киры. К ней хотелось!

— Даша, уходи. Тебе пора, — по телу прокатилась волна жара. В глазах запекло, а дышать стало еще тяжелее. — И мне пора тоже.

— Владик, — простонала девушка, цепляясь за него.

— Даша, я «ищейка», если ты все еще помнишь об этом. И мне все равно плачешь ты или смеешься. Я не могу ответить тебе ни на одно из твоих чувств, и будет лучше, если ты сейчас уйдешь и забудешь обо мне. Потому что для меня сейчас нет ничего важнее моего брата, и завтра я могу даже и не вспомнить о том, что мы с тобой сегодня разговаривали, — жестко оборвал ее Влад. Больно. Но честно. Он всегда был честен с ней. Но почему-то это не работало. Даже теперь.

Она рыдала, когда он, подхватив рюкзак, вышел из комнаты. Когда же он закрыл за собой дверь, рыдания стихли. Но голова от этого меньше болеть не стала.

В знакомом садике было все так же тихо и пусто. Павильон красовался свежей граффити-надписью во всю стену. Влад ощутил, как помимо воли дрогнули уголки губ, поползли вверх, расцветив усталое его лицо улыбкой. Когда-то Севка вот так же рисовал и дворник шугал его и приятелей, чтобы не творили непотребств. Тогда он не улыбался. Так отчего же простая картинка-воспоминание теперь вызывает волну тепла в груди?

Влад достал телефон и посмотрел на крохотный экранчик. Глаза слезились, и имя перед взглядом расплывалось.

Долгие гудки… поздно уже, но почему-то не хочется сбрасывать вызов. Почему так хочется услышать знакомый с детства голос и говорить, говорить, как прежде обо всем, о разных мелочах и о философии его любимой музыки, о случайно услышанных стихах, об удивительной страсти и нежности, что поселилась в нем.

— Влад?.. — усталый сонный голос. — Что-то случилось?

И бесконечная тревога плещется в каждом слове, в каждом хрипловатом обертоне. Влад прикрыл глаза, затылком касаясь кирпичной стенки павильона.

— Ничего, я… просто хотел тебя услышать…

Изумленный вздох.

— Влад… ты…

— Это странно звучит? — Ястребов-старший закусил губу и тихо вздохнул. — Наверное, да.

— Ты никогда раньше так не делал, — мучительно долгое молчание, будто там, в квартире на другом конце города, в маленьком сонном уютном мирке молодой человек судорожно пытался понять что же ему теперь делать с этим открытием.

— Я никогда раньше не чувствовал, мелкий…

— Ты чувствуешь?

— Чувствую, — выдохнул Влад. — Так много всего, даже не верится… Это больно, Севыч, оказывается это больно.

— Где ты?

— Только что ушел из дома. Там Дашка была, меня ждала, и мне вдруг стало так… неприятно все, что связано с ней, она совершенно отличается от Киры, ты знаешь, это ведь она все… — под сердцем распускалась боль, растекалась по венам, порождая яркие сполохи под зажмуренными веками. — Мне достаточно просто быть рядом, чтобы это оживало. Это не любовь, Севк…

— Не любовь, — эхом откликнулся там, на другом конце незримой ниточки брат. — Так не любят, Владька.

— Я знаю, потому что я люблю тебя, но она… Я чувствую ее тепло, ее любовь, ее страхи, ее желания… — по спине спускается волна озноба. Пальцы заледенели. Влад поежился, глубже зарываясь в тонкую курточку. — Я откликаюсь, что-то внутри меня откликается на ее чувства…

— Она «карта», Владька, — в голосе Севы тускло мерцала грусть.

— Пусть, Сева, пусть, — улыбнулся про себя Влад. — Я чувствую, я всю жизнь хотел этого, понимаешь? Она мне подарила это, кем бы она ни была… Она не может воздействовать на меня никак, а значит все, что я чувствую — чувствую сам, это мои чувства, Севка, и за одно это я готов защищать ее от всего мира.