Пасха Красная

Кстати, у Игоря было два высших дневных образования — институт физкультуры и университет. Поступал он туда на общих основаниях, хотя мастера спорта, как известно, поступали иначе. Сначала мы с ним поступили на дневное отделение института физкультуры, а потом, сдав экстерном за первый курс, Игорь поступил сразу на второй курс университета. В общем, девять лет были студентами, и институт физкультуры давался тяжелее факультета журналистики — там была анатомия, физиология и очень строгая кафедра военного дела, заменившая в итоге армию.

Два диплома достались трудно. Но мы с Игорем рассудили, что все же нужен запасной диплом тренера, чтобы не лгать ради денег в газете. Правда, и спорт отвращал. Помню, мы сидели в келье о. Василия, а я стал вспоминать, сколько жизней сломал большой спорт и через какую грязь пришлось тут пройти. „Забудь об этом, и не оглядывайся назад“, — сказал о. Василий».

Добавим к официальной биографии еще один комментарий, написанный Игорем в стихах:

Мы все со споров начинали,
С того, что все ниспровергали,
С обид, которых не снести.
А глядь, поближе к тридцати
Стихами перенял молитву…
И с прожитым вступая в битву,
В нем ничего не изменил
И всех за все благодарил.

«И сердце воскрешается псалмами»

«Если я в день час-другой не побуду один, то чувствую себя глубоко несчастным», — говорил еще в миру Игорь Росляков. В квартире родителей у него была восьмиметровая комнатка-келья, и об этой комнатке сохранились стихи:

«Сегодня ты чего-то невеселый»,
Подметит разговорчивая мать.
И мы, словно соседи-новоселы,
Расходимся по комнатам молчать.
И слышу я, как швейная машинка
Справляется с заплатанным шитьем.
И кто-то, разгулявшись по старинке,
О ночке запевает за окном.

Это Кузьминки — рабочая окраина Москвы, о которой до сих пор говорят: «Москва деревенская». Пятиэтажки здесь упираются в Кузьминский лес, а в сумерках вдруг вздохнет баян, и кто-то запоет: «Ах ты ноченька, ночка темная. Что ты ноченька разгулялася?» Писать Игорь начал раньше, чем пришел к Богу, но уже следуя той древнерусской православной традиции, что отвергала ложь и вымысел как грех. По стихам Игоря можно сверять даты, а если в стихотворении говорится про «ночку», значит, «Ноченьку» в Кузьминках поют.

Написано было немало. Но ни поэтом, ни журналистом он не стал, отвергнув в итоге этот путь. И чтобы понять — почему, обратимся к поэзии Игоря и к его пониманию места поэта и журналиста в современном мире.

«Ум отверг искренность и превратился в хитрость», — писал о культуре XX века известный русский философ Иван Ильин. А по словам протоиерея Вячеслава Резникова уже с конца XVIII века литература стремится занять место Церкви, и поэты, журналисты, мыслители берут на себя роль «пророков» и «мессий».

Пророки и лжепророки — вот тема, над которой часто размышляет в своих стихах молодой журналист Игорь Росляков, сделав в итоге обдуманный выбор. Он наотрез отказался от приглашений на работу в самые престижные по тем временам газеты, сказав другу: «Я не хочу лгать». А в небольшой поэме о современном Фаусте и Мефистофеле он пишет о журналистике еще более жестко: «Да, новости — творенье черта».

Фауст в этой поэме — наш современник, многознающий и скорбный ученый, о котором Мефистофель говорит: «Познать ты бездну захотел и, вглубь спускаясь непрестанно, отодвигал любой предел». Зло в современном мире выступает под личиной мудрости и добра, а Мефистофель в поэме — проповедник любви:

Мефистофель: