– Да, конечно. Матушку возвели в чин крестовой сестры в числе первых посвященных. Это было Великим постом, в апреле, года два, нет – три назад. У нас тогда посвятили семнадцать человек. Во время торжественной службы епископ Трифон обратился к Матушке со словами: «Эта одежда скроет вас от мира, и мир будет скрыт от вас, но она в то же время будет свидетельницей вашей благотворной деятельности, которая воссияет пред Господом во славу Его».
– Красиво… – задумалась Ольга. – Так у вас крестовых сестер всего семнадцать человек? А другие сестры тогда кто?
– Сейчас посвященных сестер намного больше, чем семнадцать, почти половина – посвященные. Остальные называются испытуемыми. Ну, это как, например, послушницы в монастыре. Они живут какое-то время при обители, выполняют послушания, молятся и испытывают свое сердце – по нраву ли им такая жизнь, смогут ли они нести этот крест до конца? Когда они твердо могут сказать, что готовы, их тоже посвятят.
– Не понимаю… Ведь, по сути, вы живете монашеской жизнью…
– Так, Лёлечка, и не так. Монах – это тот, кто один на один с Богом. Кто всего себя Ему отдал. Это высочайший подвиг, так считает наша Матушка. А мы… мы Богу служим через служение людям, через помощь друг другу.
– И ты, Тоня, останешься здесь на всю жизнь?
– Мне бы очень этого хотелось, Лёля.
Часы пробили десять.
– Знаешь что, Лёля… – поразмыслив, предложила Антонина. – Яйца у нас закончились, послушания тоже. Пойдем, я тебе кое-что покажу.
– Что покажешь?
– Одно секретное место…
Лестница была довольно узкой, винтовой. Прохладные белые стены отражали теплый огонек свечки, которую держала в руках Тоня, создавая легкие блики. Девушки шли молча, крепко держась друг за друга.
Наконец лестница закончилась, и они оказались в просторном помещении.
– Подземный храм! – догадалась Лёля.
– Да, это подземный храм – усыпальница. Здесь найдут упокоение сестры, подвизавшиеся в обители до конца. Надеюсь, и я буду лежать здесь.
– Тоня! – Лёля отдернула свою руку. – Ты так просто говоришь о смерти, словно… – она замешкалась, – словно либо не видела ее, либо ее не боишься…
– Оленька, – Тоня повернулась к сестре. – Ты же знаешь, я похоронила мать, я знаю, что такое смерть… Да и здесь, в обители, мы часто смотрим смерти в глаза, когда умирает кто-нибудь из наших подопечных или больных в лазарете. Я видела смерть, но я не боюсь ее.
– Отчего же?
– Потому что – Христос воскрес, понимаешь? И своей смертью уничтожил смерть.
– Но люди все равно умирают! И мы – умрем.
– Да, умирают. И мы умрем, – повторила Тоня. – Но если мы в Бога верим, если мы живем по совести, по вере своей, умирать не страшно. По крайней мере, не так страшно.
Лёля покачала головой и ничего не сказала. Тоня прервала молчание первой:
– Павел Дмитриевич Корин будет расписывать эту усыпальницу. Но что же я? Ты, наверное, не знаешь, кто такой Павел Дмитриевич! – Тоня взмахнула руками. – Видела наши росписи в Покровском храме? Красивые, да? Работа Нестерова, а Павел Дмитриевич ему помогал. Он – молодой художник, но очень талантливый. Матушка хочет, чтобы он и сестер учил иконописанию. Она его специально отправляла в Ярославль изучать азы этого искусства. Ты его обязательно встретишь, он будет на ночной службе… А здесь, по просьбе Матушки, будет роспись на сюжет: «Путь праведников ко Господу». Представь, вереница праведных идут ко Христу – красиво…
Лёля молчала, ее била дрожь.
Вчера здесь ничего не было. А сегодня сырую черную землю пробила нежная головка крокуса. Белые лепестки бутона еще не раскрылись, но весь его облик торжествовал: я живу, я дышу, я расту. Вверх, к небу!
Ольга как зачарованная смотрела на цветок, сидя на литой скамеечке в саду обители. Этот цветок ей вдруг показался таким родным и близким. Будто это не крокус, а она сама, Ольга, пробивается сквозь почву и тянется ввысь.
Необыкновенное чувство жизни захватило ее, оно звучало в ней как тихая музыка ручьев, как пение птиц, как шелест листьев. Ольга словно растворилась в этом саде, в весне, в легком ветерке. И с нею, рядом, внутри нее – Бог.
Так бывает иногда, после причастия.
Великая Суббота пролетела одним мигом. Ольга была занята на послушаниях: в трапезной, на кухне, в храме. Но удивительно, она совсем не ощущала усталости, скорее наоборот, все ей приносило радость и не нарушало ее покой. Чувство распускающегося цветка переполняло Лёлю, захватывало, но не пьянило, а умиряло, наполняя внутренней тишиной и удивлением.
Вот уже и Пасхальная ночь, и крестный ход с зажженными свечами. Идут мироносицы в белых платьях ко гробу Господню. «Bocкрeceниe Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити» – поют стихиру праздника.
«Чистым сердцем Тебе славити…» – отзывалось у Ольги в груди.