Пасхальные рассказы

Но между мной и мисс Эмили стояло так много культурных преград. Мы были люди различных наций и культур, мы так различались по воспитанию, привычкам, взглядам. И, несмотря на хорошее знакомство, я все-таки никогда не переставал в их семье чувствовать себя посторонним, «иностранцем».

Пост близился к концу. Уже миновала Пасха по новому стилю. Она прошла для меня как-то незаметно. Она показалась мне почти обыкновенным воскресным днем. Люди отдыхали от трудовой недели, как делали это всегда. И только незначительные внешние признаки напоминали об особом значении этого дня. Правда, был удивительный солнечный день, и мы со Спайлями, по обыкновению, «делали экскурсию».

Но зато с этого дня у меня на душе началось какое-то непрестанное ожидание, а вместе с ним выросла и моя тоска. Слишком долго уж я засиделся в этом прекрасном доме. Воображение с почти болезненной живостью рисовало мне картины нашей русской жизни. Величественное как-то причудливо смешивалось с житейским и сутолочным.

То мне представлялись московские храмы, наполненные молчаливо молящимися людьми, то вдруг мысль переносилась на бойкую торговую улицу, где толпа снует, суетится, бегает из лавки в лавку, закупая тысячами утробных предметов. Давка на рынке, громкий говор, толкотня.

Я побывал в русской церкви, узнал, в какие часы там происходит пасхальная служба, и решил быть там.

У Спайлей заметили мое настроение. Да я, впрочем, и не скрывал его. Мне просто было невмоготу таить в себе такое беспокойное переживание. И я сообщил им о своем намерении в нашу пасхальную ночь быть в русской церкви.

– Это, должно быть, в высшей степени величественная служба, – сказала мистрис Спайль. – Но можно, и не будучи русским, присутствовать там?

– О, разумеется. Вы можете присутствовать, если вас это интересует. Вы, конечно, не составите понятия о настоящей русской пасхальной ночи. Но все же это будет отголосок того настроения.

– О, так мы непременно приедем в русскую церковь. Ты ничего не имеешь против этого? – спросила мистрис Спайль, обратившись к майору.

Тот сделал всеразрешающий жест:

– Помилуй! Это, наверно, доставит такое удовольствие нашему русскому гостю. Я сам, к сожалению, не могу сделать этого, так как буду в это время сидеть в типографии. Вот если бы это было в следующую ночь…

Да, бедный мистер Спайль под воскресенье не освобождался. Зато спал всю ночь с воскресенья на понедельник, так как по понедельникам его газета не выходила.

И наступила наша пасхальная ночь. В русской церкви собралось довольно много народа, и служба была торжественная. Но, конечно, не могло быть того настроения, какое я испытывал в Москве. Публика была почти сплошь фешенебельная, разодетая, и это больше походило на бал, чем на молитву.

Дамы Спайль порядочно опоздали. Они приехали только тогда, когда уже началась обедня.

Мистрис Спайль слегка принарядилась, но все же недостаточно, чтобы не отличаться от остальной публики. Но зато мисс Эмили явилась в изящном белом платье и была свежа и прелестна. Они с большим любопытством слушали пение хора и следили за всеми подробностями богослужения. Особенное же внимание их вызвало общее целование креста в самом конце обедни. Священник вышел из алтаря, и публика подходила к нему, целовала крест, а затем христосовалась с ним.

– Может быть, и мы обязаны пойти туда? – тихонько спросила меня мистрис Спайль.

– Нет, никто не обязан, – ответил я, – это делается добровольно. Если у вас есть терпение, то подождите здесь.

И, сказав это, я присоединился к толпе и стал потихоньку пробираться к священнику. На это, однако, ушло минут десять. Наконец я подошел к нему и поцеловал крест.

– Христос воскресе, – сказал мне священник, как говорил он это всем, и мы поцеловались.

Я отошел и вернулся к своим дамам. В разных углах церкви в это время раздавались поцелуи. Знакомые христосовались между собой. Настроение у меня было радостное. Я повернулся к дамам и хотел что-то сказать им.

И вот я вижу: мисс Эмили как-то сосредоточенно смотрит на меня, лицо ее слегка побледнело, а глаза точно зажглись и горят. Я никогда еще не видел ее такою.

Я вижу, что она необычайно взволнована, и стараюсь разгадать причину. Вот она подходит ко мне и протягивает руку. Я беру ее руку и чувствую, что она горяча и дрожит. Она говорит по-английски точь-в-точь так, как я тогда перевел ей:

– Христос воскресе!

Но голова ее неподвижна, она как будто не решается приблизить ко мне свое лицо.

Я невольно искоса взглянул на мистрис Спайль и увидел в глазах ее ужас. Эти глаза как бы говорили: «Неужели это может случиться?»

Но это было только мгновение. Глаза мистрис Спайль меня не смутили. В горячих глазах Эмили я чувствовал ожидание. И вот я чуть-чуть подвинулся к ней – и мы поцеловались. Вот тут я в первый раз почувствовал крепкое пожатие ее руки.

После этого произошло что-то совсем странное. Мистрис Спайль схватила свою дочь за руку и строго сказала ей:

– Пойдем!

И быстро потащила ее к боковому выходу. Я заметил только, что Эмили, опустив голову, покорно шла за ней, и они вышли из церкви и скрылись.