Пасквиль для Пушкина А. С.

– К чему эта крылатость, я совершенно с вами согласен, Александр Михайлович. После этих изуверств несчастных декабристов, людей, которые имеют свою точку зрения. Кто в России имеет право не молчать, вы русские? – как мог сформулировал Дантес. – Это великая страна. Когда я сюда ехал, я еще не знал о таких низложениях. С вами опасно связываться, – пошутил Дантес.

Полетика молчал, отчасти француз был прав, и, если и был он, Полетика, словоохотлив, как и Дантес, не стал бы с ним так откровенничать. Француз в действительности уважал Россию такую, как независимую державу, его родина сама переместилась, что называется, из рук в руки, и лишь по венскому соглашению после поражения французов под Москвой страна приняла статус королевства. Конечно, Полетика где-то не соглашался со словами поручика Нидерландов, но тот был для него интересным собеседником, не более, и в противоестественной речи о монархии не уличал в нем бунтовщика, он способен разве что на дебош, считал полковник, но тихий.

– Царь имеет право на все, мой дорогой друг, – он разлил водки и передал чарку гостю, – но, главное, он царь, а мы служим России.

Он поднял перед Дантесом стопку, тот повторил за ним, они выпили. В это время в комнате для приема гостей уже находилась в ожидании Наталья Пушкина, Идалия оставила ее на мгновение, выйдя по делам. Гостья была уже воодушевлена заботой о новом наряде кузины.

– Душновато у вас, Александр Михайлович, – заметил Дантес.

Приоткрытая форточка никак не выветривала запах табака, появившийся из-за затяжного курения хозяина. Полетика употреблял здесь сигары только лишь по случаю.

– Позвольте, выйдем в гостиную, барон, – рукой полковник указал на дверь, желая облегчить состояние гостя.

Дантес улучил момент, чтобы тут же скрыться от ядовитого запаха. Сам Жорж Дантес, изредка бывая в доме Полетика, однажды лишь повстречал там Гончарову Екатерину, сестру Натальи Николаевны, приятный лик Пушкиной более очаровал Дантеса, но внимание он обратил на ее младшую сестру, поскольку переключившись на ее младшую сестру, мог чаще бывать в доме Пушкина, встречая и радуясь образу Наталии, видя уверенный рассудительный нрав и умный взгляд светской особы царского дворцового приближения. Он любил ее и желал быть с ней. Сам Пушкин для Дантеса был простоватым человеком, как казалось ему ошибочно. Взаимность была так же ложна, отношение к нему у Натальи Николаевны носило, скорее, дружеский характер, чем страстный. Тем самым Жорж Дантес обманывал сам себя и, встречая от Наталии Николаевны манящие взгляды, ошибался в ее твердых намерениях. Завернув в гостиную, он чувствовал себя как дома, как и во многих домах светского общества, с кем был хорошо знаком.

Редко, однако, появлялся у Жуковского, тот был человек, к которому он имел стеснение.

Как перед его взором стояла та, о которой он если не грезил, но желал иметь в объятиях. Состояние легкого опьянения было как раз кстати.

– Богиня! – прошептал Дантес. – Наталья Николаевна!

Он ринулся к ней, застыв перед ней, словно боясь дотронуться.

– Я у ваших ног! – он встал на колено, взирая снизу к ее лицу, но тут же вскочил.

– Не стану вашим посмешищем, – водка гуляла в нем, – я люблю вас! И если желаете, я буду стреляться из-за вас!

Тут Дантес вспомнил о пистолете в комнате Полетика на столе, ровно уложенном в наборе для дуэли.

Дуэли были запрещены, и у полковника оружие находилось разве как сувенир. Экземпляр тех лет, когда по любому поводу нижние чины пехотных полков желали высказаться при помощи оружия, отмечая тем самым обиду в том или ином направлении. Дантес, оставив Пушкину одну, ворвавшись в кабинет полковника, взяв пистолет, вернулся в гостиную.

– Вот! – Дантес не думал, заряжен ли был пистолет.

Он поставил дуло к виску. Наталья Николаевна была ошарашена его поведением, она не знала, что ответить глупцу. На оживление в доме поинтересовалась маленькая Елизабет, дочь Идалии Полетики, она следовала из своей комнаты в поисках матери. Идалия в это время хлопотала в поисках нарядов, причем ее план свести своего друга с женой наглого поэта не ожидал маневренности обожателя. Юная Елизавета Александровна Полетика, заметив приоткрытую дверь, поинтересовалась в тот момент, когда поручик решил стреляться. Она закричала:

– М-а-а маменька!

Тут же заспешили в гостиную домочадцы.

Уличенного за своей мнительной выходкой поручика тут же осенило новым проявлением, воодушевленный алкоголем, он продолжал.

– Натали! Натали, я влюблен в вас! Моя жизнь, кажется, теряет смысл. Вы прекрасны!

В дверях столпились домочадцы. Дантес протянул руки к жене поэта, пытался поцеловать Пушкину. Женщина, однако, не могла противиться действиям француза и допустила целовать себя.

– Ну и каково это – обнимать Наталью Николаевну? – Полетика на самом деле хотела сказать, каково это – обнимать чужую жену, подразумевая известную личность Пушкина.