Пасквиль для Пушкина А. С.

– Друг любезный, вы ли это? А я думал, вы в Петербурге! – не скрывал радости Пушкин.

Друзья обнялись, обменялись любезностями, несколькими словами о том, что лучшее у них из произведений, кто над чем работает. К ним подошел Нощекин. Тот, не меняя великодушия, почтил его своей встречей. Лампады и яркий свет отражались от стен и позолот декора. Нощекин и Вяземский оставили Пушкина за разговором.

– Кстати, а вот, Петр Андреевич, хотел бы у вас спросить о петербургских манерах, – спросил его Нощекин.

Тот тут же был весь во внимании, страсть Вяземского – давать всеобщее прояснения того, что он лучше знал.

– Ого! – Петр Вяземский вошел в раж. – Конечно, Петербург с чертами наивысшего рассвета по сравнению с узкой гранью московского быта весьма и весьма преобразован.

– Вы так считаете? – Нощекин не ожидал открытого ответа от князя. – Москва – это, конечно, череда склок, и большинство в ней не терпимы, но ведь французский деятель не поленился прийти именно на Москву.

– Голубчик, от Московии до парижского Монмартра два аршина, я образно по длине пути, – пояснил Вяземский.

Нощекин внутри себя неистовствовал, когда напыщенный франт вновь преодолевает его в беседе. «Напущу на тебя Пушкина…» – думал лицеист, друг Александра Сергеевича.

Но в самом деле не считая в их разговоре ничего зазорного. Они даже не заметили, как поэт уже исчез с их поля видимости. Друг по лицею, шалопай и картежник, все же знал Вяземского, как уличить его в разговоре.

– Кстати, Петр Андреевич, слух о том, что комедия Грибоедова «Горе от ума» весьма тонко напоминает состязающиеся отношения преобладания общества над вздором и политики, – сказал Нощекин.

Тут Вяземского словно подкосило, он задумался. В самом деле, он никогда не читал Грибоедова, но слышал о нем, и не сказать о писателе и столь грандиозной личности означало, что он был несведущим босяком. А Пушкин в свое время уже отслеживал то, что заставило его вдруг отвлечься от друзей. Вот вновь то личико. А вот его опять закрыли фраками и нарядами, на миг поэту представилось это нестерпимым. И вот Пушкин уже в поисках. И вот снова это личико, милое и детское, тут же захотелось узнать ее имя. Не пользуясь представлением, Пушкин мчался через зал. Как вдруг заиграли фанфары, музыка вошла волной по залу. Объявили танец. Пушкин опять потерял из виду девушку. Но тут его взгляд приковало неведомое существо с голубым взглядом.

– Господин Тегеран?!7 – это была Идалия Полетика, она узнала Пушкина.

О нем она узнала однажды в листке еженедельника «Московская культура», под периодикой газеты «Московские ведомости» в 1830 году его выпуск был прекращен. Очаровательное молодое лицо сразу прельстило поэта, однако обручальное кольцо тут же вывело из соблазна.

– Весьма прельщен, чем могу служить? – сказал Пушкин.

– Ваше лицо, мне думается, знакомо, – схитрила она так же кокетливо, как и остановила поэта, – по очертанию из листка «Московской культуры». Мой муж – ваш поклонник, Александр.

Слова незнакомки весьма льстили поэту, но он не подал вида, так же, как не показал трепетного поиска понравившейся ему другой незнакомки.

– Ходит слух, что вы были и на боевых местах, на обострениях на окраинах Турции с Россией, – удерживала она его, изучая.

Пушкину льстило приписанное ему военное отношение, он едва сдерживал себя от того, чтобы сказать, что это не так.

– Мой друг граф Бенкендорф знает обо мне много. Не буду скрывать мой талант в творчестве и наблюдении, я познавал Кавказ, излазил почти все его стороны, но это было до славной кампании8, – и чтобы поднять себя в обществе светской дамы дополнил, – но, по моему мнению, наш государь многозначно бы мог оценить мою фигуру.

Сказал Пушкин, имея в виду его ссылку в Михайловское.

– Можете узнать у Бенкендорфа9.

Упоминание российского военачальника, генерала кавалерии, шефа жандармерии и начальника собственной канцелярии Его Величества сразу бы поставило точку в вопросах незнакомки, но разговор зашел о состоянии границ Кавказа и Турции.

– Кажется, я думаю, он мне знаком, в любом случае, мой муж мог бы весьма с ним и встречаться, уж без поддержания кавалергардии ни одно целое войско не смогло выступать, – блеснула Идалия.

– Ну, в горах предпочтительнее передвижение пешим строем, чем конным, – предположил Пушкин, не задумываясь в своих речах, он выискивал понравившийся силуэт.

– Так вы, значит, не были в столь отважных боях при Тифлисе? – спросила Идалия.

– Увы, блистательная моя, я находился на ту пору в ссылке по весьма высокопоставленному для монархии заключению, – ответил Пушкин.

Идалия Григорьевна не понимала собеседника и заискивающе ожидала его пояснений.

– Домашний арест, государь считает, что мне нужен отдых. Да-да, – Александр был в своем репертуаре, – давайте на отдых, Александр Сергеевич, чай, говорит, совсем уморились. Отправляйтесь-ка и творите, творите…