Пасодобль — танец парный

Оказалось, я верила в магию цифр. Две монеты, найденные в обрывке шлейфа Великого шелкового пути, должны были возродиться в наших монетных чеканах. Тогда бы они имели цену. Тетрадрахм с изображением Македонского в мире существует великое множество, монет с нашими чеканами было только две. Всего две. Они должны были стать бесценными из-за материала, из которого сделаны, и из-за нас. Все очень просто. Но я обманулась.

На следующий день я пришла в ломбард и попросила протестировать медальон с профилем моего мужа, который он мне подарил. Через день я узнала, что медальон сделан из серебра и покрыт золотом 585-й пробы. Аутентичность моего мужа не была раритетной, она была позолоченным серебром. Сусальный подарок к нелепой сусальной свадьбе. Папа на ней не был. Я поссорилась с ним тогда насмерть.

— Ничего ты не понимаешь, — сказал он. — У родителей звериная любовь. Они чуют на уровне инстинкта, что опасно для их детеныша, а что нет. Я все делал не так. Я учил тебя не тому выживанию.

Я нашла и пришпилила фотографию Горыныча к другой стороне кровати. Там ему было самое место. По ночам он тянул ко мне три своих руки. Как я привыкла.

* * *

Я вернулась в квартиру мужа, хотя мои родители были против.

— Представьте, что я одна, — сказала я. — В другом городе, где вас нет. Другие же как-то живут. Мне нужна моя собственная жизнь.

В квартире было убрано, но в ней никто давно не жил. Везде лежала пыль. В спальне стоял детский манеж, бывший в употреблении. Старой конструкции. В этом не было ничего особенного. Так многие делают. Передают ставший ненужным детский скарб друг другу. Детских вещей не было никаких. В этом тоже не заключалось ничего особенного. Моя мама сама вызвалась обеспечить ребенка всем необходимым. Это все знали заранее. Самое смешное, не было даже игрушек. Просто не было, и все. Если бы не манеж, о ребенке мысль и не возникла бы.

Моя мама убирала квартиру, я тоже. Чуть-чуть. Мама запрещала. Она беспокоилась за мое здоровье. Чересчур.

— Пока тебя не было, дважды звонил твой муж, — сказала мама. — Говорил, что не может дозвониться домой. Спрашивал, как ты и дочка.

— А ты?

— Как ты велела. Уклончиво.

Мама была молодец. Людям типа моего мужа не стоит рассказывать душещипательные истории и бить на жалость. Лить слезы и вымаливать сочувствие. Такие люди скажут только одно:

— Фу!

Моему мужу не стоило ничего знать. Это было бы роскошью для его эго. Пусть живет, как живется. И бог с ним.

— Я не оправдываю твоего мужа. Но все же ты максималистка. Как папа.

— Нет. Ты его оправдываешь. Здесь нет ни одной детской игрушки.

— Возвращайся домой. Мы переделали твою комнату под детскую. Здесь даже ремонта нет, — у мамы перехватило дыхание, и она прокашлялась. — Давай запишем дочку на нашу фамилию. Это будет лучше. Я тебя прошу. Очень прошу!

Мама вдруг заплакала. Я ее обняла.

— Что ты плачешь?

— Мне страшно за тебя, — тихо плакала мама. — Я ночи не сплю. Боюсь. Сама не знаю чего.

— Я его не зарежу. Обещаю.

— Мне на него наплевать! Мне он чужой человек! — закричала мама. — Я за тебя боюсь!

Я поджала губы.

— Давай я сама разберусь со своим добром. Надо будет, я обращусь за помощью. И закончим на этом!

Я разогрела детское питание и потеребила соской губы моего детеныша. Он ухватился губами за соску прямо во сне. Я рассмеялась вместе мамой. Хорошо, что в этом возрасте дети больше спят и ничего не знают о жизни.

— Имя придумала?

— Решим на семейном совете. Я, ты и папа. Время еще есть.

— Но мало.

Мама, уходя, замешкалась в двери.

— Зачем ты осталась здесь? Я не понимаю тебя. Совершенно.

— Затем, что мне повезло. Я имею дело с копией. Оригиналы покоятся в земле.

Мама судорожно вздохнула.

— Ты его любишь? — спросил она. У нее было умоляющее лицо.

— Фифти-фифти, — ответила я. — Сама не знаю. Посмотрим.

— Хорошо, — мама немного успокоилась и ушла.

Маме нужна была какая-то мотивация, какое-то оправдание в пределах нормы. Я сделала ей подарок. Утешила. На самом деле я ее обманула. Я ненавидела своего мужа больше всех людей на свете. Зоологически. У меня такого не было. Никогда. Мою душу грязными, немытыми хелицерами [9]укусили три фаланги и заразили ее своим трупным ядом. Тихо, без свиста. Без лишнего шума. Незаметно для остальных. А может, дело совсем не в фалангах. Мы с моим мужем обменялись медальонами, подарив свою аутентичность друг другу, и убили друг друга знаками собственных профилей.

Мне требовалось знать, какой была семья моего мужа. Я нашла фотографии в ящике старого письменного стола. Мой муж походил на отца как две капли воды. Даже маленьким. Он улыбался в объектив фотоаппарата так же, как его отец. А фотографий матери не было. Я перерыла все и вся и не нашла. Я не нашла ни одной ее вещи, никаких следов ее присутствия. Абсолютно ничего. На свете жила женщина, которая дала моему мужу жизнь, но ее не осталось даже на фотографиях. Память о ней стерлась легко и просто.

Через три часа я снова покормила своего любимого детеныша. Моя дочка росла искусственницей. Она не должна была привыкнуть к чужой женщине, я бы этого не перенесла. Моя дочка привыкала к эрзацам.