Пасодобль — танец парный

— Я тебя помню, — сказал он мне. — Мы тогда не закончили.

— Я абсолютно ничего не помню, — ответила я, честно глядя ему в глаза. И меня тут же затошнило.

Толстый, рыхлый, ноздреватый мужик сорока пяти лет вытащил обложенный желтым налетом язык и облизал губы. Смачно. Меня снова затошнило. До дурноты. Я даже вспотела.

— Вспомнила? — спросил он. Без улыбки. Со сдержанной, высокомерной злобой.

Я не хотела терять работу, потому решила отшутиться. Как всегда в своем стиле. Меня все время тянуло за язык. Нет-нет, да стебануться.

— Право первой брачной ночи?

— Что?! — расхохотался он. — Я женат.

Тупица! Мало того, что он выложил никчемные сведения о семейном статусе, будто я его домогаюсь, он еще не имел никакого представления о сеньориальном праве, но вовсю им пользовался! Так вот! Незнание законов не освобождает от ответственности. На каждого Альмавиву найдется своя Розина.

— Бога ради, извините, Василий Алексеевич! — воскликнула я. — Я неправильно вас поняла. Не успела войти в курс дела. Рада знать, что в вашей компании это не принято.

— Принято, — сухо ответил он.

— На основе добровольного, информированного согласия? Под расписку? — Я решила терять работу. Мне не хотелось мезозойской эры. Ни в каком виде.

Он перестал владеть собой, и на его лице отобразились все чувства. Он окончательно уяснил: я над ним издеваюсь. В неизощренной форме. Над крупными руководителями не издеваются. Их боятся в глаза, ненавидят за глаза и не забывают облизать пятки до блеска.

— Вон! — тихо сказал он.

Я пошла паковать вещи. Через полчаса меня вызвал Сидихин. Я явилась к нему с пакетом своих вещей и заявлением об уходе.

— Тебя взяли под мою рекомендацию, — еле сдерживая себя, сказал он. — Кому ты нужна? Свиристелка!

— Ваши рекомендации невнимательно читают! — еле сдерживая себя, сказала я. — «Никому не нужна» надо писать плакатными буквами!

Сидихин оглядел меня с головы до ног и захохотал.

— Так ты у нас детерминатор!

Он просто руки потирал от удовольствия. Сидихин спланировал к нам с хорошей должности из хэда, головного офиса холдинга. С понижением. Доживать до старости в чине первого вице. Но Челищев считал его пятой колонной. У Сидихина сохранились неплохие связи в хэде. По старой памяти. Челищев и Сидихин не переносили друг друга, как хорошие игроки в покер. С виду тишь и гладь, только где же благодать? У Сидихина был мозг и возраст за семьдесят, что означало «все поздно». У Челищева — все наоборот, и Челищев хотел повышения. Это знали все.

— Начальству хамить не надо.

— Я отбрила куртуазно.

— Не видать тебе повышения с твоей куртуазностью. Я тебе стенкой быть не собираюсь.

В ветках больших холдингов царят волчьи законы. Там всем друг на друга чихать. Каждый сам себе лягушка в сметане. Не все допрыгивают до масла, некоторые захлебываются сметаной. Рано или поздно. У судьбы в больших холдингах сплошной, толстый зад. Потому она никогда не поворачивается к лягушкам передом.

— Иди работай, мешочница! За наглость оставляю!

Я подхватила свой пакет с пожитками и пошла работать. Не обернувшись. Наглым это не к лицу. Мне было интересно, что будет дальше?

По дороге меня перехватил Кучкин. Его жабье лицо расплылось в улыбке.

— Ходят слухи, тебя скоро вышибут.

— Разверните слухи в другую сторону, — вежливо ответила я.

Я перешла в разговоре с ним с «ты» на «вы». Он прыгнул с места начальника отдела на место директора департамента. На этом «вы» моя куртуазность заканчивалась. От него я никак не зависела.

— Да? — рассмеялся Кучкин. — Вряд ли это понадобится. Сидихин ходячий труп, а Челищев — либо имеет свое, либо вышвыривает на улицу.

Я приблизила свое лицо к нему и вгрызлась челюстями глаз в его жабью физиономию.

— Слушай, ты! Сарафанное радио! Проветри слухи на улице! Там найдется кое-что интересное! — и, понизив голос, жестко добавила: — Смотри, не ошибись. Улица широкая, всем лузерам места хватит.

— О как! — сказал мне в спину Кучкин.

Он испугался. Я увидела страх в его глазах. Близко-близко. Я улыбнулась. Сегодня со мной лучше никому не встречаться. Мой отец научил меня целиться из охотничьего ружья, когда мне исполнилось пять лет. Ружье было тяжелое, он помогал мне его держать и обрабатывать цель. Сначала я долго целилась, а потом у меня получалось все лучше и лучше. И выбор цели, и меткость, и скорострельность. Сегодня я уложила кучку дроби меж глаз Кучкина и не ошиблась. Я поняла, человек человеку волк. Не в телевизоре, а в жизни. Я проделала этот опыт еще раз.

Меня повадился вызывать к себе мезозавр Челищев. Он не уволил меня, он щипал меня за ягодицы. Больно. До синяков. Мне он осточертел донельзя. Мой муж мог меня спросить, откуда синяки. Я бы его послала, конечно, но все равно не хотелось.

Я подала Челищеву папку с бумагами на подпись, он ухватил меня за ягодицу. Не глядя. А я наступила на его ботинок заостренной, хорошо заточенной шпилькой. С размаху. Изо всех сил. Всем своим весом. Уложила дробь кучно. Смачно. Прямо в цель. Он хрюкнул от боли. Тоже смачно. Я испытала глубокое, садистское удовлетворение.