Паспорт 11333. Восемь лет в ЦРУ

Терпимо относились и к тому, когда такие связи появлялись у американских женщин. Не вызывали даже больших нареканий, в частности, ночные похождения начальницы отдела образования Хуаниты, которая завязывала случайные знакомства прямо на улице — на проспекте 18 Июля, причем часто она не знала даже имени своего очередного поклонника.

У секретарши директора АИД Стюарда — Мэри Боган — не было больших проблем до тех пор, пока она не оказалась беременной. Причем нужно сказать, что у Мэри был клиренс — оформленный службой безопасности допуск ко всем секретным документам и архивам посольства. Мэри провела немного времени в Монтевидео. Вспоминаются вечеринки, которые она организовывала для работников АИД и посольства. Они происходили у нее на квартире, находившейся в здании «Панамерикано». Уругвайцев на эти вечера ей приглашать было запрещено.

Летом 1967 года я часто бывал у нее, когда она сняла вместе с двумя подругами коттедж в Пунта — дель — Эсте. У нее всегда был большой запас напитков.

Мне не хочется выглядеть пуританином или лицемером. Я затронул эту тему, чтобы показать систему двойного стандарта, которой неизбежно должна следовать американская дипломатическая служба в отношении своих сотрудников, когда начинается политика проникновения. Душевное сближение между поработителями и порабощенными запрещается из‑за риска, что будут нарушены нормы безопасности. При наличии глубоких любовных отношений такой риск всегда существует.

Лишь иногда какой‑либо мятежник может нарушить монотонность этих правил. Но это случается очень редко. Законы о нормах поведения американских чиновников уберегают их от таких нарушений. Существует механизм для быстрого отзыва из страны, но такая практика применяется лишь в самых сложных и деликатных ситуациях.

В этом отношении показателен случай, происшедший с секретаршей политического отдела посольства США. Она влюбилась в служащего магазина «Лондон — Париж» и надеялась выйти за него замуж. Ее пытались отговорить, но она оставалась тверда в своих намерениях. Тогда ее выслали в Вашингтон, но она увезла с собой и жениха, которому предусмотрительно достала визу. Возможно, в административном плане она не понесла наказания, однако сомневаюсь, чтобы ее снова послали за границу.

Все это произошло в 1964–1965 годах, еще до моего поступления на службу в миссию. Об этом мне рассказала наследница мисс Дюпресс — секретарша Хуана Нориеги — и делопроизводитель политического отдела посольства Банни Денхем, на которую эта история произвела большое впечатление.

Доверенный переводчик

Хуан Нориега активно участвовал в создании управления разведки и контрразведки. Но в основном Нориего занимался оперативной работой в политическом отделе посольства. В его подчинении находились дипломатические работники, техники — связисты, сотрудники лаборатории, операторы детектора лжи и т. п. Вое они въезжают в страну на правах дипломатов, и, конечно, в визе не указывается, какой именно работой они будут заниматься.

В подчинении Нориеги были также специалисты по допросам, причем по допросам самыми различными способами. Эти специалисты проводили в Главном полицейском управлении такие допросы, что многие из арестованных страшились вспоминать о них. Другой тип отношений устанавливался у Нориеги с агентами, находившимися в стране проездом, такими, например, как двое кубинцев — высокопоставленных служащих уругвайского отделения фирмы «Кока — кола» или как колумбиец из фирмы «Филип Моррис».

И наконец, в распоряжении Нориеги были уругвайцы, им поручалось вести слежку, организовывать избиения или убийства. Мои контакты с этими агентами ЦРУ были очень редкими, даже случайными.

Во время отпуска Кантрелла в 1968 году Нориеге пришлось руководить двумя участками, и он был страшно перегружен. Помимо переводов, я должен был каждые две недели представлять отчеты об Эганье, Рэе и некоторых других моих учениках. Все отчеты я представлял в письменном виде, но пояснения к ним давал устно.

Связь с Кантреллом устанавливалась просто. Я просил телефонистку коммутатора посольства соединить меня с внутренними номерами 60 или 61, назывался Антонио и спрашивал Гильермо. Кантрелл мне назначал час встречи в баре «Эль Камароте» и вешал трубку.

Хуан Нориего предпочитал встречи на площади Каганча, на углу улицы Сорокабана. Он вечно спешил, поэтому я садился к нему в его «фольксваген» кремового цвета и на ходу докладывал. Таким образом он экономил вечно недостающее ему время. От Пасо Молино мы ехали к Пуэнте Карраско, а оттуда к парку Родо. Поступал он всегда одинаково: ставил автомобиль и сразу же исчезал, а я оставался его ждать. Через несколько минут он возвращался, и мы продолжали разговор до следующей остановки. Иногда я видел людей, с которыми он встречался. Похоже, что все они были уругвайцами: они были очень скромно одеты.