Пассажир без билета

Не снимая пиджака, Владимир оперся руками на Левкину грудь и легко отжал на ней стойку. В зале раздались аплодисменты. Левку бросило в жар.

Владимир легко спрыгнул с его груди. Левка, даже не ощутив его тяжести, быстро выпрямился.

— Хорош! Пойдет! — сказал Владимир, хлопнув его по плечу.

— Значит, принимаете? — спросил Левка тихо.

— А ты как думаешь?

— Думаю, возьмете…

— Правильно думаешь. Пошли за кулисы. Пора публику пускать.

В коридоре Левка спросил:

— А как же другие мальчики?

— Ушли, — сказала Марина. — Им до тебя далеко. Только ты смотри, нос не задирай, ясно?

— Что вы… Что вы… — сказал Левка, чуть не плача от радости.

Ноги его почти не касались пола. Казалось, он мог птицей взлететь в небо, парить и парить над цирком.

В гардеробной Владимир снял с себя белые грубые шерстяные носки, протянул их Левке.

— Надевай!

Левка начал отказываться.

— Давай, давай! Без разговоров! Обидеть хочешь?

«Разве я могу его обидеть… такого… такого… Нет таких на свете…»

Сердце Левки сжалось. Он отвернулся. Глотая слезы, принялся натягивать носки…

Глава вторая На представлении в цирке

Марина и Левка уселись на всегдашние места артистов, выступающих в программе, — в заднем секторе, у оркестра, неподалеку от небольшой служебной дверцы. Марина спросила:

— Ты давно не был в цирке?

— Сейчас мне пятнадцать. Значит, восемь лет тому назад. Но кое-что помню… Например, сестер Кох, Гладильщикова… Выступают они сейчас?

— Работают, как же.

— А вы, Марина, не работаете сегодня? — спросил он.

— Мне уже нельзя, — просто ответила Марина. — Жду маленького. Меня заменяет одна девочка-балерина.

Сразу же после третьего звонка раздались торжественные звуки фанфар. Левка насторожился.

— Что будет за номер? Зачем в манеже столько бочек?

— Это не бочки, а пьедесталы. Будет парад-пролог.

— А что это такое?

— Неужели никогда не видел?

— Только борцовские.

— Это совсем другое.

Оркестр заиграл марш. Вспыхнул яркий свет. Появились нарядно одетые участники программы с пестрыми флагами, заняли места на пьедесталах и начали одновременно жонглировать, прыгать, выполнять различные трюки.

У Левки разбегались глаза. Невольно вспоминались керосиновые лампы, газовые фонарики, засыпанные конфетными обертками, шелухой от семечек полы, убогие трюки с цветочком, стаканчиком, обручем…

Два чтеца начали представлять участников программы:

Волжанским-братьям равных нет.
Крафт-акробаты молодые.

Братья встали руки в руки и сошли с пьедестала на красный ковер.

Им вместе очень мало лет,
Но мастера уже большие!

Владимир встал на одну руку на лбу у Николая, и тот быстро побежал с ним по ковру.

— Вот это трюк! — воскликнул Левка.

— Это что, — сказала Марина, — в финале номера Коля пробежит с Володей на лбу три круга. За одиннадцать секунд — тридцать три метра! Ну, ты сиди, Лева, а я пойду к нашим, помогу им. Обязательно приходи в антракте!

Один номер сменялся другим. Левка ждал с нетерпением выхода Волжанских, и как только они появились в красивых испанских костюмах: пестрых бамбетках, в брюках с лампасами и кисточками, зааплодировал первым.

Левку поразила чистота отделки каждого трюка, легкость, с которой братья выполняли сложнейшие силовые комбинации. Николай начал медленно кувыркаться на ковре, а Владимир в это время на руках передвигался по его телу.

«А я как мокрица… Ничего не могу… До этого думал, дурак, что что-то умею… То, что они делают, непостижимо для меня… Ни чистоты исполнения… Ни мастерства, ни школьности…»

От грустных раздумий Левку отвлек клоун. Невероятной толщины, одетый в широченное пальто, он выплыл из-за занавеса под известную утесовскую песенку про пароход. В руках клоуна был чемодан, на голове — котелок. Коверный, здороваясь с клоуном, нечаянно задел его палкой по котелку… Голова клоуна… провалилась, котелок остался лежать на воротнике. Зрители ахнули. Коверный поднял котелок и отступил в полном недоумении — головы не было!

Неожиданно распахнулся чемодан, и из него высунулась рыжая, длинная, как редька, голова и ухмыльнулась. Крышка чемодана захлопнулась. Униформисты расстегнули пальто и выволокли из него длинную, невероятно худую фигуру в черном трико.

«Так это же Цхомелидзе!» — осенило Левку.

Цхомелидзе! Слов не надо,
Он всегда и свеж и нов.
И его эксцентриада
Говорит яснее слов, —

объявили ведущие.

Цхомелидзе, наконец, ожил, открыл глаза. Голова его медленно повернулась на сто восемьдесят градусов. Зрители дружно засмеялись, захлопали. А клоун заплакал.

— Если вы перестанете реветь, я вам подарю замечательную игрушку, — сказал коверный и вывез небольшую подставку на колесиках. На ней стоял крошечный слон. Он ничем не отличался от настоящего.

— Ишлоник! Ишлоник! — радостно запрыгал клоун. — Какая красота! — Цхомелидзе завел слоника ключом, слоник… ожил, станцевал на площадке вальс и замер. — Еще хочу! Хочу еще!