Пассажир из Франкфурта

Это напоминало ожидание начала второго акта пьесы. В самом деле, у Стаффорда было ощущение, будто первый акт только что закончился. Что же он видел? Вероятно, прелюдию. Девушку, которой взбрело в голову переодеться, чтобы выдать себя за мужчину; которая прошла паспортный контроль в Хитроу, не вызвав ни у кого подозрений, и растворилась в Лондоне. Нет, наверное, больше ему не суждено увидеть ее. Эта мысль вызвала у него раздражение. Но почему ему хотелось увидеть ее еще? Она не была особенно привлекательной, да и вообще ничего собою не представляла. Хотя нет, это было не совсем так. Что-то – или кого-то – она собою все-таки представляла, иначе не смогла бы добиться от него – без долгих уговоров, без откровенной сексуальной стимуляции – того, что ей было нужно. Она обратилась к нему с просьбой потому, что, по ее словам, зная людей, увидела в нем человека, готового взять на себя риск, чтобы помочь ближнему. И он взял на себя риск, подумал сэр Най. Она могла подсыпать что-нибудь ему в бокал с пивом, а потом сотрудники аэропорта нашли бы его мертвое тело, сидящее в кресле в укромном уголке зала вылетов. И если она разбиралась в медикаментозных средствах – а она должна была разбираться, – то его смерть выглядела бы как результат сердечного приступа, произошедшего вследствие перепада высот, или давления, или чего-либо еще в этом роде. Но зачем думать об этом? Маловероятно, что он когда-нибудь вновь увидит ее, и это вызывало у него раздражение.

Да, Стаффорд был раздражен, а ему не хотелось испытывать это чувство. В течение нескольких минут он обдумывал создавшееся положение, после чего написал объявление, которое должно было быть напечатано в газете в трех номерах подряд:

«Пассажир, находившийся в аэропорту Франкфурта 3 ноября, просит его попутчика связаться с ним в Лондоне».

Не более того. Либо она откликнется, либо нет. Если это объявление попадется ей на глаза, она поймет, кто его поместил, поскольку наверняка посмотрела его имя в паспорте. Может быть, она разыщет его, может быть, нет. Скорее, нет. Если так, то прелюдия останется прелюдией, маленькой глупой пьеской, призванной развлечь пришедших в театр зрителей, пока не началось настоящее представление. Такие вещи весьма полезны в предвоенное время. По всей вероятности, он больше не увидит ее, и, возможно, в первую очередь по той причине, что она, сделав в Лондоне свое дело, улетела в Женеву, на Ближний Восток, в Россию, Китай, Южную Америку или Соединенные Штаты. А почему, подумал Стаффорд, я включил в этот список Южную Америку? Должна быть какая-то причина. Она не упоминала Южную Америку. Никто не упоминал Южную Америку… кроме Хоршэма. Да и Хоршэм упомянул ее среди множества других стран и регионов.

На следующее утро сэр Най медленно шел по дорожке Сент-Джеймс-парка, возвращаясь домой из редакции газеты, где поместил свое объявление, и рассеянно любовался осенними цветами. Золотисто-бронзовые бутоны венчали ныне жесткие, длинные стебли хризантем. Он ощущал их слабый аромат, всегда навевавший ему ассоциации с живописными холмами Греции.

Теперь следовало регулярно просматривать колонку объявлений. Должно пройти по меньшей мере два-три дня, прежде чем появится его объявление, а потом еще некоторое время нужно ждать ответа. Ни в коем случае нельзя пропустить его – разумеется, если он появится, – поскольку было бы обидно упустить возможность выяснить, что все это означает.

Стаффорд пытался вспомнить не девушку в аэропорту, а лицо своей сестры Памелы. Со дня ее смерти прошло много времени, но он помнил ее. Конечно, он помнил свою сестру, но почему-то не мог воссоздать в памяти ее лицо, и это его страшно злило.

Подойдя к дороге, сэр Най остановился. Движения по ней не было, если не считать одинокого автомобиля, ехавшего медленно и торжественно, с видом скучающей престарелой дамы. Это был старомодный лимузин «Даймлер-Бенц». Стаффорд пожал плечами. С какой стати он стоит здесь, словно идиот, погрузившись в раздумья?

Он шагнул вперед, собираясь перейти дорогу, и в этот момент лимузин с поразительной для его преклонного возраста резвостью неожиданно бросился наперерез ему, резко увеличив скорость. Сэр Най едва успел вскочить на тротуар на противоположной стороне. Пронесшись мимо, подобно молнии, лимузин исчез за поворотом.

– Интересно, – произнес вслух Стаффорд. – Очень интересно. Кто же это так меня не любит?

II

Как всегда окутанный густым облаком сигарного дыма, полковник Пайкэвей вытянулся во весь рост в кресле, в маленьком кабинете дома в Блумсбери, где он просиживал с десяти до пяти с перерывом на ланч. Его глаза были закрыты, и только периодическое подергивание век свидетельствовало о том, что он бодрствует. Полковник редко поднимал голову. Однажды кто-то сказал, что он напоминает нечто среднее между Буддой и большой синей лягушкой, у которой – добавил кто-то другой, более молодой и более дерзкий – в роду был гиппопотам.

Нежное жужжание внутреннего телефона вывело его из полудремотного состояния. Трижды моргнув, он открыл глаза, устало потянулся и снял трубку.

– Да?