Пассажир «Полярной лилии»

Еще несколько минут отчаянных усилий, и трое мужчин с блаженной улыбкой расслабили мышцы: на палубу, широко разевая пасть и словно все еще пытаясь во что-то вцепиться зубами, грохнулась двухметровая акула с кровоточащим боком.

Не создавалось ли иногда впечатления, что Ланнек похож на человека, которого выставили из собственного дома? Он снова прошел мимо боцмана, достаивавшего вахту. Выпил в штурманской стопку кальвадоса, взглянул на карту и от нечего делать отправился к радисту.

Подходя к дверям, он услышал стук пишущей машинки. У Поля Ланглуа была портативка, и он перепечатывал на ней свою писанину.

Муанар изучал теорию Эйнштейна, радист сочинял приключенческие рассказы для детских журнальчиков.

Ланнек распахнул дверь:

— Работаешь?

Он обращался к Полю то на «вы», то на «ты» — смотря по настроению. Сегодня «ты» означало, что у капитана появилась безотчетная потребность в общении.

Ланнек опустился в кресло, прямо перед рацией.

— Что же ты строчишь?

Ему показалось, что собеседник смутился, и, увидев на столе отпечатанный листок, он пододвинул бумагу к себе.

«Полиция считает, что ей удалось наконец напасть на след убийц из Вильфранша. Дело, видимо, идет о…»

Ланнек сообразил, что это запись последних известий, принятых Ланглуа по радио.

«Из Рима сообщают, что летчики…»

Он набил трубку, обшаривая каюту глазами.

— Последние известия ты тоже теперь отстукиваешь!

Обычно Ланглуа ограничивался тем, что излагал события дня за столом, а перехватив что-нибудь сенсационное, устно докладывал капитану.

Листки, кстати сказать, были отпечатаны очень тщательно.

— Это для моей жены?

Ланнек угадал. Сделал вид, что смеется, но на самом деле окончательно взбесился.

— Давно ты основал собственную службу информации?

— После Гамбурга. Я думал, что смогу…

— Черт побери!

Рядом с листками лежал блокнот, куда Лангдуа записывал принятое со слуха. Для приличия Ланнек заглянул и туда.

«Сан-Паол-де-Луанда. — Немецкий грузовоз… «Город Дюссельдорф», загоревшийся в тридцати милях от берега Африки, всю ночь подавал сигналы бедствия. Пожар начался в трюме, груженном немытой австралийской шерстью. К четырем часам утра вся команда, за исключением двух матросов, о которых ничего не известно, нашла себе прибежище на баке, и радист передал, что долго ему не продержаться: дым густеет, и шкалы уже не видно.

После этого «Город Дюссельдорф» окончательно замолк.

Ближайшее судно — пароход компании Дельмас «Ажен» все еще находится в десяти — двенадцати милях от места катастрофы».

Лицо Ланнека осталось бесстрастным. Он знал эти берега по ту сторону экватора, сам ходил на «Ажене» и отлично представлял себе, что творится сейчас там, под небом, подернутым пеленой зноя.

— А это сообщение почему не отпечатал?

— Так, пожалуй, будет лучше, — промямлил Лангдуа, который держался все более робко, словно у него день ото дня появлялось все больше к тому оснований.

— Отпечатай.

— Вы считаете?..

— Кому я сказал — отпечатать? И снесешь моей жене вместе с остальным.

В голосе Ланнека зазвучала ярость. Хозяин он здесь или нет?

— Впредь печатайте все, что представляет интерес, и первым читать буду я.

Ланнек с размаху захлопнул дверь и несколько минут одиноко стоял на шлюпочной палубе.

Что если «Трем небесный» тоже загорится? Впрочем, там, где они сейчас находятся, это не так опасно, как в пустынной Южной Атлантике. В сорока с небольшим милях слева — шотландский берег, справа — недалеко до Норвегии. Не видно, правда, ничего — ни суши, ни судов, но вокруг шныряют другие пароходы, особенно траулеры. Они вышли на лов сельди и по первому зову подоспеют на помощь.

Ланнек улыбнулся: он вообразил, как перетрусит Матильда, прочитав сообщение.

Поделом ей! Сидела бы себе в Кане да слушала каждый вечер скрипку этого болвана Марселя!

Вот отчего он бесится — оттого, что именно болваны, провинциальные подонки вроде Марселя или Оскара Питара, смеют разрушать его счастье!

Да, счастье, потому что он никогда не был так счастлив, как в день отплытия из Руана. «Гром небесный» казался ему тогда самым лучшим судном на свете, даром что труба у него узкая, как печной дымоход, и несовременная, как кринолин.

Ну что ж, он защищал кринолин. Доказывал каждому, кто соглашался слушать, что в наше время разучились строить такие надежные и удобоуправляемые суда.