Пассажир «Полярной лилии»

Молчание. По-прежнему молчание. В три часа ночи снова молчание. Подобное молчание нельзя объяснить даже самым глубоким сном.

Тогда он стал развязывать узлы, чтобы приподнять чехол, и вернулся к себе в каюту за фонарем.

Когда он направил луч света в образовавшееся отверстие и прильнул к нему, то увидел лишь два пустых графина, куски хлеба, грязную подушку и смятые простыни…

Многие, как Альфред Мужен, уже складывали чемоданы. Вдали показался участок суши — атолл, передовой остров из архипелага Товарищества.

Капитан не упоминал в разговоре ни о чем необычном, и из этого можно было заключить, что безбилетный пассажир не обнаружен.

Оуэн вглядывался в членов команды, в пассажиров, но ничего подозрительного не замечал, и на следующую ночь, когда он снова, на всякий случай, постучал по чехлу, ему снова ответили.

— Где вы были прошлой ночью?

Молчание.

— Вас здесь не было?

Молчание.

— Еще кто-нибудь, кроме меня, знает о вашем присутствии?

По-прежнему молчание.

— Я вам надоел?

— Нет…

— Вы мне не верите?

— Почему же…

— Вы не передумали высадиться на Таити?

— Нет…

— Вы согласны, чтобы я вам помог?

— Если хотите…

— Мы приходим туда послезавтра.

— Да…

— Вы останетесь на своем месте, пока я не приду за вами или скажу, что делать.

— Хорошо…

Это обескураживало. У него сложилось впечатление, что его помощь принимали со все меньшим и меньшим энтузиазмом.

Похоже, что Мужен поглядывал на него с большей иронией, чем прежде.

Ему все чаще приходило это в голову, и он начинал подозревать всех на свете, даже капитана.

В предпоследний день чемоданы, поднятые из трюмов, выстроились на палубе. Начали обсуждать, какие нужно дать чаевые.

В этот день два раза из четырех человек из лодки не ответил. Можно ли предположить, что он прогуливался по кораблю, оставаясь незамеченным?

Ночь. Шезлонг. Сигара.

— Вы здесь?

В половине второго в лодке пусто. В пять утра, когда Оуэн поднялся на палубу, его собеседник ответил привычным шорохом.

— Вы снова уходили?

Молчание.

— Как хотите, если вам моя помощь не нужна, скажите прямо.

— Я этого не говорил.

Одна из самых длинных фраз.

— Завтра я сойду на берег одним из первых и вернусь через несколько часов, потому что специально оставлю на корабле чемоданы.

— Да…

— Вам ничего не нужно?

— Нет…

— Вы здоровы?

— Да… Спасибо…

Он лег спать в плохом настроении. В каюте Мужена горел свет. И все-таки Оуэн заснул, и его разбудила суматоха — они прибывали. Издали появилась сахарная голова — срединная гора Таити.

Все высыпали на палубу, а те, кто плыл дальше, в Нумеа или до Новых Гебрид, — супруги Жюстен и Лусто, — обменивались понимающими улыбками.

Еще совсем недолго, и весь корабль будет в их распоряжении.

III

Когда Оуэн первым устремился вниз по трапу, можно было подумать, что это ради него одного собралась пестрая толпа, заполнившая все пространство между складами и причалом, над которым возвышался корабль с поднятым к небу носом, что именно в честь Оуэна на мачтах развеваются белые флаги и гремят блестящие медью фанфары.

В действительности час назад к «Арамису» подплыла лодка с губернатором, и теперь тот беседовал в капитанской каюте с мсье Фрером, инспектором колоний.

Оуэна первым пригласили в кают-компанию для прохождения необходимых полицейских и медицинских формальностей. Он не воспользовался этой честью и не стал стоять возле дверей, где толпились другие пассажиры в надежде пройти побыстрее. Напротив, Оуэн скромно держался в стороне, слегка улыбаясь своей неотразимой улыбкой, которая произвела такое впечатление и на капитана, и на мадам Жюстен, и на стюарда-вьетнамца. При этом его лицо и губы оставались неподвижными, только слегка поблескивали зрачки. Но каждый, видевший эту улыбку, считал, что она адресована именно ему и что лично с ним Оуэн хочет вступить в контакт.

Казалось, Оуэн говорил:

— Видите, я знаю вам цену… И в сущности, несмотря на ваши недостатки, вы стоите большего, чем вам кажется… Да, да… именно так… И потому я испытываю к вам огромную симпатию…

Правда, своими слегка слащавыми манерами он напоминал угодливого священнослужителя. Когда он обращался с просьбой к Ли, к бармену или к метрдотелю, то делал это с таким обаянием, что все они были готовы вылезти вон из кожи, лишь бы угодить ему, причем каждый считал, что не они, а он оказывает им любезность.

У него за спиной прощались пассажиры, пожимали друг другу руки, торопились, деловито собирая чемоданы.

Один Оуэн — в бежевом костюме, в панаме, с сигарой в зубах — спускался по трапу с пустыми руками, словно именно его встречала ликующая толпа.

Все было очень красиво, очень ярко. Все белые мужчины, имевшие хоть какое-то отношение к администрации острова, собрались на берегу в полотняных костюмах приветствовать мсье Фрера. На многих туземных девушках и женщинах были яркие хлопчатобумажные платья. Преобладали красные тона, казавшиеся ослепительными на солнце. Некоторые из женщин водрузили на голову венки из белых цветов, источавших сладковатый аромат жасмина.