Пассажир своей судьбы

Я надеялся, что мать поможет мне принять то, что мне предстоит.

Поезд тронулся: вздрогнул, дернулся, словно пробуя силы, и медленно заскользил вдоль перрона. Федор был там – и я тоже.

«Даже если вы покинете поезд, вы все равно останетесь в поезде», – всплыли в памяти слова. Я не смог оказаться снаружи, не сумел вырваться из круга, внутри которого был заперт.

Глава 21

Валентина ходила в больницу каждый день, чаще всего – два раза, утром и вечером: долгие часы просиживала возле кровати Федора, помогала ухаживать за ним, убиралась в палате.

Доктора, медсестры, санитарки, вахтеры – все ее знали, здоровались, провожали сочувственными взглядами. Это была хорошая больница – одна из самых лучших в Казани. Но и здесь не могли помочь ее сыну.

«Все безнадежно», – отчетливо читалось в глазах медперсонала. Но чем сильнее ее пытались в убедить, тем больше Валентина верила в обратное. Ничто не могло поколебать ее уверенности, заставить похоронить надежду.

– В любой момент он может… Ну, вы понимаете, – сказал как-то доктор. – Нужно быть готовыми.

– Никогда в жизни я не буду к такому готовиться! Вы меня слышите? Никогда! – отрезала Валентина. – И прошу вас, больше не говорите об этом.

Сначала состояние Федора называли критическим. Затем – крайне тяжелым. Потом формулировка изменилась на «стабильно тяжелое», да так и застряла на этом определении.

Дни шли, бежали торопливыми шажочками в сторону осени. Миновал июнь, приблизился к расцвету июль. Срослись кости сломанной руки, зажили ссадины и ушибы, синяки пожелтели, как осенние листья, и сошли с лица и тела. Но Федор так и не очнулся, не пришел в себя.

Кома – состояние, до конца не изученное, объясняли Валентине. К сожалению, современная медицина не может толком ни объяснить его природы, ни вылечить. Существуют более тридцати видов комы, и точный прогноз дать сложно. Ясно одно: с каждым днем, проведенным в этом состоянии, шансы вернуться к жизни тают.

Сон разума, как известно, рождает чудовищ. Кто знает, с какими демонами боролся Федор? Где, в каких мирах день за днем шла та невидимая битва? И на чьей стороне преимущество?

Думать об этом было тяжело, страшно, но мучительные, не имеющие ответа вопросы неотступно преследовали Валентину. Вглядывалась ли она в неподвижное лицо сына, ехала в больницу или сидела за столом, пытаясь поесть, закрывала ли глаза, ложась вечером в постель, – Валентина постоянно задавалась вопросом, где сейчас пребывает Федор, насколько ему трудно и плохо.

А хуже всего было то, что она ничем не могла помочь.

Однажды Валентина услышала, как молоденькая санитарка, стоя возле кровати Федора, назвала его живым трупом. Подлетела и отвесила девушке пощечину. Никогда прежде не позволяла себе ничего подобного, но тут в глазах потемнело, кровь в голову бросилась.

В одной статье Валентина прочла, что людей, находящихся в коме, называют запертыми. Словно узники, заключенные в оковы собственного недвижного тела, они не в силах покинуть пределов своей тюрьмы, но при этом слышат все, что происходит рядом с ними. Чувствуют, понимают, горюют, но не могут дать знать об этом, не могут пробиться сквозь стену.

Правда ли это – кто скажет, кто ответит точно? Но Валентина была уверена, что Федор, там где он был сейчас, слышит все – как услышал он и эти жестокие слова! Они могли напугать ее мальчика, лишить веры, отдалить его возвращение.

– Да вы что! – заверещала девчонка. – Придурочная! Он у вас дышит через трубки, все равно рано или поздно мозг умрет! Овощем станет, даже если и очнется!

– Замолчи! – с отвращением бросила Валентина. – Твой-то мозг, как видно, давно уже в отключке. – И прибавила: – А если еще раз тебя около сына увижу, овощем станешь ты. Это я тебе гарантирую.

Придя в больницу, Валентина привычными, доведенными до автоматизма движениями надела белый халат и бахилы, убрала под шапочку волосы. Мельком глянула в зеркало, отметив, что все сорок четыре прожитых года ясно видны на лице, и платье висит мешком – похудела почти на десять килограммов. Надо бы подстричься, сменить гардероб, да разве есть охота заниматься этим?

Отвернувшись от зеркала, Валентина тут же и думать забыла о том, как выглядит. Поднялась на лифте на нужный этаж. Четыре шага – и она в коридоре, еще двадцать – и вот уже нужный поворот в короткий коридорчик, куда выходит дверь реанимационной палаты. За этой дверью – Федор.

Кома – с древнегреческого «глубокий сон». Он спит, ее мальчик. А раз так, то однажды наступит день, когда Федор проснется.

Перед дверью был ряд стульев. На одном из них сидел Игорь. Увидев Валентину, он встал и улыбнулся.

Когда они впервые за шестнадцать лет увиделись в коридоре областной больницы, куда вместе с другими пострадавшими доставили Федора, Валентина поначалу подумала, что ей почудилось.