Пассажирка

Элис все еще стояла у нее перед глазами, все эмоции натянулись от истощения, и Этта уже не доверяла своему голосу. Она кивнула, принимая его руку. Ей даже не приходило в голову, как холодны ее пальцы, пока она не коснулась его ладони. Вопреки всему, Этта почувствовала нетерпение, пенящееся в венах, покалывающее нервы. Обстановка вокруг них «впиталась» в нее, стала настоящей. Николас понимающе на нее взглянул.

– Невероятно… что мы здесь, – сказала она ему. – Все это…

Это было прекрасно, странно и противоестественно, и она ничего не могла с этим поделать – ей хотелось исследовать все вокруг. Увидеть, каким мир был на самом деле – а не отредактированную версию в фильмах и книгах.

– При других, менее страшных обстоятельствах, – спросил он, – вы были бы рады увидеть все это?

Ответ «да», рвавшийся из ее сердца, показался ей предательством своего гнева в адрес Айронвудов, даже при той аккуратной форме, в которую Николас облек свой вопрос.

– Не знаю. Посмотрим, что у нас получится, и тогда я отвечу.

Посмотрим, смогу ли найти астролябию и маму и вернуть жизнь в прежнее русло.

Николас перекинул кожаный мешок на другое плечо, и тот шлепнул его по бедру, когда они двинулись по лабиринту из обломков. Вдруг он остановился, вытянув шею. Этта проследила за его взглядом к мерцающим над входной аркой золотым буквам. От контраста между ними и развалинами вздыбились волосы на руках.

– Берлингтон-Аркейд, – прочитал он.

Она знала это место – приезжала сюда однажды много лет назад на выступление. Элис прогулялась с нею по длинному торговому центру со сверкающими магазинами – они искали новогодние подарки для Роуз.

– Думаю, я знаю, где мы находимся, – проговорила она. – Грубо.

«Грубо» было подходящим словом для описания того, что они увидели, выйдя через разрушенную арку на улицу. Девушка знала, чего ожидать: видела фотографии, слышала рассказы Элис и Оскара, пропитанные болью, неутихающей десятки лет спустя. Правда, чего Этта не ожидала увидеть, так это столько лондонцев в костюмах, платьях и на каблуках, осторожно пробирающихся через завалы мусора, выброшенного из витрин, ловко обходя воронки, куда рухнули целые секции домов, мест, где мостовая разверзлась, обнажая трубы. Облака набежали на солнце, пятная землю тенями. Они двигались на восток, проходя улицу за улицей. Этта поглядывала на Николаса, а тот смещался влево и вперед, пока ее рука не соскользнула с его рукава. Тошнота и головокружение от путевой болезни прошли, но она снова ощутила растерянность, хотя и иной природы. Николас держался всего в шаге впереди нее, однако она чувствовала, как расстояние между ними растет, пока вдруг ей не стало одиноко.

Время от времени Николас выхватывал взглядом что-то новое: велосипед, витрину, полицейского в форме, светофор – и это занимало все его внимание. Этта видела, что юноше не хотелось просить объяснений – какой-то его части нравилось разбираться во всем самому, – но ему было любопытно.

– Вы бывали здесь раньше? – наконец, спросила она. – Здесь, здесь?

Покачав головой, он тихо ответил:

– Я доходил только до 1925-го, и только в Новом Орлеане.

По сравнению с тихим восемнадцатым веком Лондон двадцатого разве что не ревел. Проносясь мимо них, просигналила машина, и Этта почувствовала руку на запястье. Николас отлетел к ближайшему магазину, Этта – за ним.

Ближайший лавочник, писавший на деревяшке в разбитой витрине «Работаем, как обычно», тревожно поднял голову на резкое движение. Этта успокаивающе улыбнулась мужчине, прежде чем вернуться к мужчине подле себя.

Николас тяжело дышал, ноздри раздувались, когда машина шумно притормозила.

Через пару секунд он объяснил:

– Они… громче, чем я помню. Быстрее.

Она кивнула:

– Наверное, да.

– И, – глядя на нее, пробормотал Николас, понижая голос, – они ведь есть в вашем времени?

– Да, даже получше. Быстрее, тише… потребляют меньше энергии, у некоторых – встроенные навигационные системы… – Ладно, слишком много деталей.

Глаза Николаса расширились на словах «меньше энергии», и она поняла, что потеряла его.

– Все меняется со временем.

Он подвигал челюстью взад и вперед:

– Все?

Возможно, дело было в том, как он изучал ее губы или как его руки, казалось, легко скользили по складкам ее платья, без ведома хозяина, но неловкая загадка внезапно прорвалась шершавым, болезненным пониманием.

«Ох, – подумала она, чувствуя, как перехватывает горло. – Ох…»

– Хотите, расскажу? – поинтересовалась она. – Вы действительно хотите узнать, каково мое время?

Если он в самом деле собирается вернуться домой и больше никогда не путешествовать, он никогда не пожнет плоды прогресса – никогда его не увидит. Знать то, что находилось за пределами досягаемости естественного времени жизни, любого бы свело с ума.

Наконец, Николас покачал головой:

– Я бы предпочел открыть это сам.

По крайней мере, она может защитить его сейчас.

– Вы прикрыли меня на корабле. Меньшее, что я могу, так это вернуть вам должок наилучшим образом.

Его улыбка стал печальной: