В 1917–1991 годах из публичного пространства повседневности была вытеснена религия, ранее распространявшая свое так называемое «обычное право» на обряды перехода: рождение, заключение брака, смерть. В стране появились ЗАГСы и дворцы бракосочетания, но исчезли традиционные для российского дореволюционного досуга религиозные праздники (см. «Елка»). Сугубо советскими явлениями стали акции «уплотнения» и феномен коммунальных квартир, а также «жилищные» нормы, не только регламентировавшие распределение жилья, но часто блокировавшие личные инициативы граждан в решении «квартирных вопросов» (см. «Уплотнение», «ЖАКТ», «Хрущевка»). Продуктовый дефицит и «карточки» стали перманентными реалиями быта в СССР (см. «Царица полей», «Фабрика-кухня»). Конечно, нормированное распределение существовало в большинстве государств, и в том числе в царской России, в период военных действий. Но в СССР оно не только продолжало функционировать некоторое время после их завершения, но и неоднократно реанимировалось в мирных условиях. Результатом господства коммунистической цензуры можно считать самиздат (см. «Макулатура»), жесткий контроль за танцевальной культурой (см. «Танцы»), диктат в выборе внешности, в частности причесок (см. «Волосатик»). Бытовизация и антропологизация прошлого как инструменты исследования российского общества в целом позволяют продемонстрировать особенности формирования социальных страт и советских элит, способы их обособления (см. «Общежитие», «Дикари») и внешнего маркирования (см. «Красная косынка», «Шуба»).