Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917-1991

Обстановка праздника совершенно иная, нет ни шампанского, ни хрустальных бокалов, ни классической музыки, ни веселой прогулки. Старая символика сказочного торжества, связанного и с Рождеством, ушла, а новая пока не появилась. Но Герман как довольно тонкий психолог, еще не ведая, каким будет Новый год, еще не описывая елку как непременный атрибут зимних праздников, все же отметил знаковый смысл обрядов, связанных со сменой годового цикла.

Полное восстановление статуса Нового года, то есть объявление его днем отдыха, произошло после Великой Отечественной войны, в 1947 году. К моменту смерти Сталина сложилась и символика проведения главного зимнего торжества. Она описана в романе Веры Пановой «Времена года» (1954). События в произведении охватывают один, предположительно 1950 год. Повествование начинается так:

С Новым годом!

Пройдет сорок минут, и на Спасской башне заснеженного Кремля, в Москве, часы отобьют полночь. В миллионах радиоприемников и репродукторов повторится бой кремлевских часов, его услышат во всем мире.

Упадет двенадцатый удар, люди сдвинут свои чарки и скажут: «С новым счастьем!»

Милый сердцу обычай – встреча Нового года. Население города Энска готовилось к этой встрече целый месяц. Громадный был спрос на елочные украшения: блестящие шарики, целлофановые хлопушки, картонажи, куколки, золотой «дождь», золотые орехи, разноцветные свечи, «елочный блеск», похожий видом на нафталин и продающийся в запечатанных пакетиках, как глауберова соль. Одних только дедов-морозов разных размеров в декабре продано четырнадцать тысяч штук. В том числе совершенно выдающийся дед, дед-экстра, дед-люкс в рост человека… <…> [Он] стоит в сияющей витрине, в раме из еловых ветвей: могучий, красноносый, в роскошной шубе из ваты, в настоящих валенках, с раззолоченной палицей в руке; и у ног его по зеркальцам-прудам катаются на крошечных салазках мальчики и девочки с красными флажками… <…>

Многие в последний час вспомнили, что забыли купить такие-то закуски и такие-то подарки, и кинулись исправлять свой промах.

Повальный азарт приобретения: несут мандарины и яблоки в сетчатых сумках, свертки и бутылки, коробки с тортами и куклами, мячи, кульки конфет. <…>

Какой-то чудак в франтовской велюровой шляпе тащит на плече длинную облезлую елку. Эк, когда спохватился: не успеете, гражданин, украсить ваше дерево к двенадцати! <…>

Да, он поздновато сообразил, что хорошо бы украсить комнату елкой; сообразив, почувствовал, что это необходимо сделать, что без елки его жизнь неполноценна… <…> И вот чудак поднимается по лестнице с елкой на плече. Елка пахнет дорогими воспоминаниями детства…268

Все детали этого текста напоминают дореволюционные описания новогодних ощущений. К началу 1950‐х годов елка успешно переместилась из сферы приватного быта в пространство публичной советской повседневности. Это был тот редкий случай, когда власти всего лишь «очистили» праздник от клерикального содержания, восстановив его как норму обыденной жизни.

Комсомольская пасха. Пригласительный билет. 1923. ЦГА ИПД СПб

Статус второго, а для российского варианта православия, возможно, и первого религиозного праздника – Пасхи – так и не был восстановлен.