Passe Decompose, Futur Simple

Он открыл бутылку шеверни, уселся в гостиной, налил два бокала. - Еще минут десять! - прокричала она с кухни. - Не умрешь? Мне надо позвонить матери. А то будет поздно...

Телевизор с выключенным звуком пускал цветные вспышки. По экрану ползла муха. " Вот он символ наших времен, подумал он. Муха на экране "мицубиши". Жюли что-то еще кричала с кухни, но и ее звук был выключен.

* *

Впервые он увидел ее в конце мая - два года назад. Два года и два месяца. Она лежала в черной дождевой луже на обочине набережной Монтебелло, а метрах в пяти, перевернутый, продолжал трещать колесом ее "интрюдер". Злотошлемые парни уже тащили носилки, мокрый асфальт пульсировал синим и красным, было трудно дышать от скопившейся в воздухе влаги и, стоявший на коленях реаниматор, осторожно подняв забрало ее каски, тихо, словно боясь разбудить, сказал: - C'est une femme...

Полицейские увели в свой фургон Сандру, и Борис, запустив окурок в Сену, пошел за нею. Бледная, несмотря на природную смуглость, с детской гримасой на лице, она дула в свистульку алько-теста. Слава богу - цвет был желтый. Мрачный сержант с бульдожьей мордой, переписал их документы, позвонил в околоток и отпустил их. Ее "ланчия" с разбитым левым подфарником стояла между второй полицейской машиной и "мерседесом" свидетелей.

Они медленно доехали до "Свиньи" и в полчаса напились. Левый глаз у Сандры поплыл, словно ей поставили фингал, она шмыгала носом и стряхивала пепел сигареты в тарелку с нетронутым жарким. На рассвете она пошла звонить в больницу. Мальчишка-официант, насвистывая, мыл пол. Пепельного цвета поросенок на цепи спал в дверях. Сандра вернулась, жалко улыбаясь.

- Сотрясение, ключица, правая рука в двух местах и три ребра,- сказала она.

Он налил ей полный бокал "пино". Она наморщила лоб и стала пить вино, как воду. Большими упорными глотками....

* *

Они зацепили ее возле моста Сан-Мишель. Она вылетела откуда-то сбоку, спичкой чиркнула по корпусу "ланчии", а затем они увидели пустой мотоцикл, катящийся по набережной. И только тогда зажегся красный свет.

Машину вела Сандра и, хотя она ни в чем не была виновата, была она в шоке. Сидя в полицейском фургоне, она все время трясла головой, словно пытаясь проснуться.

Бориса тоже мутило. Вина косвенно ложилась на него. Где бы они ни были с Сандрой - в полутемной подвальной дискотеке, в киношке, в чужом подъезде, в машине - их руки вечно искали то место, где ее плоть раздваивалась, а его - набухала. Это происходило само собой, без спроса, автоматически...

When I hold you in my arms

And I feel my finger on your trigger

I know no one can do me no harm

because happiness is a warm gun.

Yes it is.

И на этот раз она, полуослепшая, рулила по набережной, чувствуя и мощные порывы ветра с дождем, налетавшего на "ланчию", и невыносимое тепло, волнами расходящееся внутри нее, и легкую тревогу от пестрого мелькания размытых линий и контуров в окне. Ноги ее были слегка раздвинуты и Борис, глядя как хлещут по стеклу длинные дождевые нити, осторожно ласкал ее, вслушиваясь в меняющийся ритм ее дыхания, в эти горловые задержки, в этот скрип и бульканье гортани... Лицо ее медленно потемнело, шея пошла алыми пятнами, она пыталась улыбнуться и ... не могла. Чека была вырвана. Он это знал. Теперь от него зависело, на сколько клочков её разнесет...

- Перестань.., - выдохнула она наконец. - Мы куда-нибудь врежемся...

И в этот момент, на повороте на мост, легко, как шутка, но отчетливо, как - дурная, металл чиркнул о металл.

* *

Они справляли ее день рождения в тот теплый, сбрызнутый парижской моросейкой, вечер. Была она дважды Близнец - и потому, что родилась в мае, и потому, что была близнецом. Это ее сестра, Ливия, старше ее на семь минут, познакомила их на алискафо, летящим к Искии. Ливия любила делать странные подарки. В Париже Сандра появилась в первый раз в дверях его квартиры, завернутая в золотую с голубыми звездами хрустящую бумагу, перевязанная бордовой лентой. Ливия, даваясь от смеха, сбегала вниз по лестнице.

- Подарок! - кричала она снизу.

Она отпраздновали ее двадцать семь "У Жоржа" и отправились допивать к Борису. Он подарил ей духи из малоизвестного магазинчика с бульвара Распай, она была в восторге. Тяжелый и тягучий запах, дремавший в простом хрустальном флаконе, вначале обещал убить, отравить, усыпить навсегда, но постепенно переходил в что-то знакомое, дачное, цветущее... Казалось, вот-вот припомнится что-то томящее, волнующее, ужасно важное... Но в этом-то и был весь трюк: сладкая заноза не вытаскивалась, растревоженная память зудела, уезжала в сторону пыльная штора, мелькали ветви жасмина, чье-то голое плечо исчезало в рукаве халата, нож лежал на тарелке между долькой лимона и надрезанным фейхоа, затем, как паром, обдавало надвигающимся воспоминанием, сухо жгло лицо и все рассеивалось.

Оставалось лишь это невыносимое напряжение, эта невозможность припомнить.