Созданию коллекций и новой моде способствовало открытие в конце XVIII в. новых месторождений. В сохранившихся документах конца столетия упоминается о доставке ко двору аквамаринов из Нерчинского края и уральских аметистов.
Мода порой полезна для развития ювелирного искусства, но ведь она и переменчива. И, к сожалению, многие выдающиеся произведения ювелирного искусства XVIII в., выйдя из моды, многократно переделывались, в связи с чем истинных жемчужин ювелирного искусства «галантного века» сохранилось не так уж много. Те же, что сохранились, являют глазам потомков изумительные по красоте и мастерству шедевры, свидетельствующие о подлинных высотах, достигнутых ювелирами России в XVIII веке.
Историческая интермедия
КУЛЬТУРА, БЫТ
Придворные маскарады: 1750–1752 года
Содержание письма Нарышкина: «Сиятельный князь, милостивый государь мой, князь Никита Юрьевич. Е. И. В. изволила указать имянным И. В. указом, наступающего – декабря 2 дня, то есть в воскресенье, при дворе Е. И. В. быть публичному маскараду, на который иметь приезд всем придворным и знатным персонам и чужестранным и всему дворянству с фамилиями, окроме малолетних, в приличных масках; а при том платья перегримского (пелегримского) и арлекинского что б не было; а кто не дворянин, тот бы во оный маскарад быть отнюдь не дерзал; тако ж не отваживались бы вздевать каких непристойных деревенских платьев, под опасением штрафа. И для исчисления, сколько во оном маскараде всех дамских и кавалерских персон быть имеет, пропуск чинить по билетам. Того ради В. С, милостивого государя моего, покорно прошу, сколько в тот маскарад знатных персон с фамилиями и дворянства, находящихся в штатской службе, быть могут, о том приказать учинить ведомость и прислать в придворную контору, как возможно наискоряе, с таковым человеком, который бы для раздачи тем персонам и билеты от придворной конторы принял; что ж касается до военных чинов, то о присылки об оных ведомости, – особо в военную коллегию сообщено, Впротчем пребываю, и проч. Семен Нарышкин».
(PC, 1874 г, т. 11, с. 775)
Елизавета Петровна появилась в открытом экипаже. Она лежала на матрацах и подушках из черного атласа, одетая в газ и с рукой на пышной перевязи из красно-серого газа. Она не пожелала сойти, оставаясь очень долго, не покидая избранной ею живописной позы, и уехала лишь вполне уверенная в восхищении всех собравшихся.
Придворные балы и спектакли давали ей возможность надевать ее чудные туалеты, но когда случайно сочетание не удавалось, она совсем не выходила из своих апартаментов.
Гардероб после смерти Елизаветы достигал таких размеров, что его хватало вплоть до царствования Александра I, т. е. в течение пятидесяти лет, не только на все придворные карусели, кадрили, балеты и спектакли, но и на убранства целых церквей, облачение для священников и на украшение алтарей – как в городе, так и во дворцах.
Записи рассказов елизаветинских стариков, сделанные графом Федором Гавриловичем Головкиным.
(PC, 1896, ноябрь, с. 370, 371)
Из «Записок» Иеремии Позье
… Император не имел желания участвовать в церемониях, необходимых при похоронах покойной императрицы, тетки его, и предоставил заботу эту своей супруге, которая распорядилась как нельзя лучше, обладая вполне политическим тактом, необходимым, чтобы приобрести расположение бояр, составляющих двор покойной, любимой ими до боготворения. Так как нужно было сделать корону, чтобы возложить ее на голову покойной, тело которой было выставлено на парадном одре, то Екатерина прислала за мною по этому случаю. …
Я тотчас же посадил рабочих моих за дело, и корона была живо исполнена. Я отнес ее, как только она была готова; императрица осталась весьма довольна и сказала:
– Будьте сегодня в шесть часов в парадной зале, где выставлена покойная.
Я отправился, но ощущал сильное волнение, увидав эту добрую государыню в большой зале, освещенной шестью тысячами свечей, на парадном одре, окруженную печальной погребальной обстановкой. Все статс-дамы и фрейлины, составлявшие ея штат, окружали одр Елисаветы, размещенные на известном расстоянии, в глубоком трауре. Архиереи и священники в полных облачениях читали молитвы. Я подошел и стал на колени, чтобы поцеловать ея руку, как это делается в течение шести недель до погребения и как делают все, кто приходит прощаться с нею. Я взглянул на ее дам, которые при виде меня не могли удержаться от слез, так же как и я сам, столько раз бывший свидетелем доброты и приветливости покойной государыни ко всем, имевшим честь приблизиться к ней.